В том же году у Ньютона неожиданно случился конфликт с королем. Ученый пошел на принцип и отказался дать степень магистра Кембриджа другу короля, не имевшему научных заслуг. Казалось, что этим Ньютон похоронил свою карьеру. Однако случай приобрел известность, и когда через год короля свергли, новая власть обласкала Ньютона за его принципиальность, как только смогла. Ему назначали огромное содержание в Кембридже и дали кресло в парламенте. Политикой ученый не интересовался, и его единственной репликой за три года работы в Парламенте была просьба поплотнее закрыть окно в морозное зимнее утро. Он отказался от парламентского кресла при первой возможности, но зато на другом государственном посту раскрыл новую грань своих способностей. Это был пост главы английского Монетного двора. Проведенные Ньютоном реформы избавили Англию от фальшивых монет и отчасти поспособствовали будущему бурному росту экономики Великобритании.
Внося неоценимый вклад и в науку, и в благосостояние государства, в быту Исаак Ньютон оставался человеком желчным, малообщительным, склонным к мелким конфликтам. Лекции студентам он читал нудным безразличным тоном, словно делая им одолжение, раздражаясь на любые уточняющие вопросы. Более того многих вполне заслуженных членов академии он открыто называл выскочками, а то людьми, укравшими его идеи, не всегда утруждая себя обоснованием своей позиции.
Однако самое громкое и неприятное происшествие случилось совсем недавно, несколько месяцев назад. Только сейчас, когда ему перевалило за шестьдесят, Ньютон наконец-то соизволил подготовить и издать большой трактат о математике – о том самом методе флюксий, который почти не упоминался в его бессмертной работе по физике. Эта работа ждала публикации целых сорок лет. Выяснилось, что в Германии уже давно издан целый ряд работ по той же теме, описывающих, хоть и в других терминах, абсолютно такой же метод. Причем их автор в своих математических исследованиях сумел зайти намного дальше Ньютона. Фамилия этого немецкого ученого была Лейбниц. Он не скрывал, что когда-то получил письмо Ньютона с упоминанием метода флюксий. Однако, по утверждению Лейбница, из того письма было невозможно понять суть метода. И он вывел его сам.
Тогда, как и сейчас, за признание авторства научной идеи могла развернуться нешуточная борьба. Тем более если идея была столь грандиозна. Весь научный мир Европы начала XVIII века разбился на два враждующих лагеря.
В этот раз я был ученым, математиком, действительным членом Парижской академии наук – весьма авторитетного научного сообщества. Скандал между двумя знаменитыми учеными дошел до ушей самого Людовика XIV, Короля-солнце. Престарелый монарх вызывал меня в свои роскошные покои в Версале и поручил разобраться в конфликте с объективностью стороннего незаинтересованного наблюдателя (а кем еще мог быть француз в споре англичанина и немца?), а после доложить ему лично.
В Кембридж я прибыл в начале осени. Знакомые пугали меня английскими дождями, ненастьем, ранними холодами, сильной качкой при пересечении Ла-Манша. Но, вопреки этим опасениям, погода стояла отменная, и вся поездка вышла исключительно приятной. Правда, в самом университете мне пришлось неделю дожидаться аудиенции. Магистр Ньютон, занятый и на госслужбе, и в научном обществе в Лондоне, бывал здесь лишь наездами. Разумеется, я мог попытаться встретиться с ним в столице, но мне хотелось, чтобы наш разговор о науке прошел в спокойной обстановке, в его альма-матер – там, где родились его великие идеи. Когда магистр наконец появился, он долго расспрашивал своего секретаря обо мне и цели моего приезда, и явно не горел желанием тратить на меня время. Лишь узнав, что от моего суждения может зависеть вердикт мирового ученого сообщества, он нехотя согласился на встречу, заранее холодно предупредив, что наш разговор будет недолгим.
Исаак Ньютон ждал меня в назначенное время, сидя в глубоком кресле с высокими подлокотниками за столом в кабинете, служившем кафедрой математики кембриджского Тринити-колледжа. Мне показалось, что самим нашим положением в ходе беседы он хотел подчеркнуть свое превосходство и свою безусловную правоту в обсуждаемом вопросе.
Несмотря на весьма преклонный возраст, ученый оставался энергичным. В кресле он выглядел солидно и представительно. Но когда по ходу беседы он встал и начал нервно прохаживаться от стены к стене, оказалось, что, несмотря даже на высокие каблуки, роста он был ниже среднего, и при этом тщедушного, не вполне ладного телосложения. На голове Ньютона был высокий роскошный парик пепельного цвета, подобающий его положению. Однако в помещении было душно, и скоро он снял свой парик, обнажив редкую, полностью седую, неприятного оттенка шевелюру. Было заметно, что ему недостает зубов, хотя речь от этого не страдала. Без парика, стоя, он был похож на усталого деревенского старика, которого все на свете раздражает одним своим существованием.
После краткого знакомства он протянул мне какие-то бумаги, написанные на латыни от руки.