Душегуб

За два месяца постоянного общения с Нексиным Александра, как ей казалось, его немного узнала, хотя понимала, что ее знания поверхностные, «чужая душа — это всегда потемки», и никому и никогда, в сущности, не дано знать, на что способен порой даже очень близкий или родной человек, примеров этому пруд пруди. Она подметила, что он сильно горделив, себя любит, очень хочет выделяться, не прочь прихвастнуть, доказательством последнего были его появления на кухне с дичью после охоты, когда он не мог никак без похвальбы, и сам того, видимо, не замечал, как употреблял «я» в количестве неумеренном для нормального человека; впрочем, она где-то читала и слышала, что это черта всех гипертрофированно самолюбивых людей с завышенной самооценкой, страдающих из-за этого, как, например, страдал Наполеон; они различаются лишь тем, что одни якают без конца, другие, чуть похитрее и осмотрительнее, вместо «я» употребляли штампы вроде: «ваш покорный слуга». «Но кто не без недостатков? — говорила она себе и подытоживала: — В их числе и я… Ну а если бы кто знал получше мою подноготную, так и вообще со мною не слишком много найдется желающих сблизиться». Во всем остальном новый директор лесхоза ей вполне нравился, пусть и небольшого росточка. На этот счет одна из ее бывших подруг любила напомнить где-то вычитанную мудрость индийцев, что «слон имеет большие мозги, но не умнее мартышки». Она, Александра, в жизни тоже с годами стала что-то понимать, после того как успела наделать немало глупостей. Родилась и росла она не в простой семье: отец был директором большого завода, мать тоже директором, но школы. Оба из технической интеллигенции — он инженер, она математик по образованию, они и сами были из семей интеллигентов и очень гордились своей родословной, и по какому-то устоявшемуся мнению, как и им подобные снобы, считали, что только их среда дает таких же способных и выдающихся людей. И даже несмотря на многочисленные опровержения такого устоявшегося мнения примерами из жизни, когда узнавали о том, что тот или иной неординарный человек вовсе не из их среды, а от «кухарки», то по-прежнему держались своего, и утверждали, что это случайность, что в природе всегда бывают «недоразумения», а в подтверждение приводили такой пример: дворняга никогда не станет борзой. Их теорию непоколебимости «породы» нарушила Александра. Она всеми своими поступками и действиями с самого детства словно нарочно пыталась опровергнуть консервативные убеждения родителей, бабушек, дедушек, доказывая, что как среди простых людей появляются личности непростые, так и в семьях интеллигентов в четвертом, если не более, поколении вырастают трудные дети, каких порой не отыскать в среде простых людей. Девочка Александра, хотя очень смышленая и одаренная, уже в школе не отличалась прилежанием, словно выражая протест всем окружающим, и с этим ничего не могли поделать ни родители, ни бабушки с дедушками. Ее любимым занятием была возня на кухне, а самым главным человеком в своем окружении она считала пожилую кухарку, от которой не отходила ни на шаг, находя какую-то необъяснимую магию в том, чем та занималась, готовя кушанья для их большой и привередливой в еде семьи, где были родители, бабушки и дедушки, даже прабабушка и они все жили вместе в огромном доме. Она не доучилась в школе и пошла в кулинарное училище, покрыв неизгладимым, как говорили члены ее семьи, позором весь их род. И папа, и мама, бабушки и дедушки, уплетая за обе щеки ее великолепные супы или оригинальные пирожные, стараясь быть воспитанными, продолжали тихо горевать, украдкой проливая в тарелки слезы, а прабабушка — самая вредная и ядовитая на язык из всей родни, полька по крови, — все, что готовила Александра, вдруг нарочно стала называть словом «potrawa», схожим с русским «отрава», но переводимом с польского как кушанье, хотя раньше никогда не употребляла этого слова. После училища Александра пошла работать в ресторан, его персонал, как и многие посетители-завсегдатаи, пуританскими нравами не отличался. Александра быстро научилось плохому — курить, пить вино. Очень скоро у нее возникло и первое серьезное чувство, и привязанность — она и сама не могла потом в этом разобраться, — потому что шеф-повар был ее гораздо старше, поэтому, может быть, сумел заболтать и расположить к себе еще несмышленую девчонку, полагавшую, что ее неожиданная связь и есть настоящая любовь. Расставание было, конечно, неминуемо, и Александра из этой истории сделала для себя первый вывод состоявшейся женщины, что «всем окружающим ее мужчинам, молодым и старым, нужно одно…». Уже гораздо позднее она стала понимать, что для такого глубокомысленного вывода вовсе не надо было иметь много ума, потому что никто из противоположного пола сильно и не скрывал, что ему надо… К сожалению, многие знания приходят только через опыт, она, как другие девушки, не была исключением. Но после этого Александра будто назло кому-то, а не во вред себе, теперь уже сама предалась занятию, которое считают почему-то постыдным только для женщин. Она не стала слишком привередливой в партнерах, но гордилась одним своим преимуществом: они зависели от нее, а не она от них. Особенное удовольствие ей доставляло злорадствовать, когда к ней кто-то сильно привязывался, просил руки, сулил какие-то блага, а она уходила, разрывала отношения первой. Тогда она была еще слишком юной, чтобы думать о каком-то будущем; со временем за нею закрепилось даже прозвище Нимфа. Она сначала не совсем понимала почему, потом узнала, что есть такое слово «нимфомания», и ей стало противно, потому как это не имело к ней ровно никакого отношения, она лишь увлекалась мужчинами со всеми вытекающими, и не более того. И когда однажды у нее неожиданно начался новый роман с моряком — это был старший помощник капитана океанского судна, — она решила принять его предложение поработать поваром на корабле во время долгого плавания, увидев в этом особую романтику отношений. Старпом, как быстро выяснилось, был женат, без женщины обходиться не мог, а Александра ему была нужна только как женщина во время долгого, полугодового, рейса. Но не это было для нее самым неприятным или страшным знанием об этом человеке, а то, как она однажды услышала от одного из его товарищей, что у старпома такое правило — выбирать себе подружек на очередной рейс среди работниц общепита или медсестер (и одних, и других он не без труда устраивал к себе на судно, порой даже давая взятки своему начальству). Сам старпом все объяснял достаточно практическим соображением: все они — поварихи и медсестры — регулярно обследуются в поликлиниках, чтобы работать на своих должностях, а у него жена и дети, и, не дай бог, он в семью притащит какую неприличную болезнь. Это она узнала почти в канун возвращения в порт приписки судна и высказала старпому все, что только можно сказать такому человеку. Они расстались. Но через месяц Александра обнаружила, что беременна. Она всегда понимала, что такое могло и раньше случиться, однако каким-то образом обходилось, поэтому свое интересное положение восприняла, как знак судьбы, очень серьезно, как сигнал прекратить бурную и бестолковую (распутной она ее не считала) жизнь. Так у нее появился на свет Мишенька, и она через много лет снова вернулась в семью интеллигентов в четвертом или более поколении. Прабабушки уже не было, не было и одной из бабушек и одного дедушки, и ее появление с продолжателем рода Мишенькой было для оставшихся интеллигентов самым большим счастьем в их жизни. Александра остепенилась, сначала долго не работала, занимаясь ребенком, а в свободное время самообразованием; она сумела довести до хорошего уровня свой французский, и ей поступило предложение на работу в дорогой отель шеф-поваром. Там проработала совсем недолго, не успевая отбиваться от ей уже хорошо знакомых предложений мужчин завести то дружбу, то семью. Жизнь в ее городе ничуть не изменилась за время отсутствия, наоборот, стала безудержно пошлой и нескрываемо циничной; и как какую-то отдушину вдруг увидела объявление о месте повара с предоставлением жилья в лесной глубинке. Быстро собралась и уехала в Залесье в надежде вести правильное и здоровое существование. Ей это стало удаваться.