Две королевы

Графиня Аргайл превосходно справилась со своей ролью. Будучи протестанткой, она заняла положенное место рядом с купелью, за что впоследствии ее осуждал Нокс. Бедфорд, убежденный протестант, отказался присутствовать на службе и стоял снаружи, беседуя с Мореем и Босуэллом. Это было неприятно, однако не шло ни в какое сравнение с отсутствием Дарнли. Он находился в Стирлинге, но ни с кем не хотел общаться; его гордость все еще была уязвлена тем фактом, что он не является коронованным королем. «Его дурные манеры, — писал дю Крок представителю Марии в Париже, — неисправимы, и добра от него ждать не приходится… Я не рискую предсказывать, как все может обернуться, но могу сказать, что текущее положение не может продлиться долго, и как бы не было чревато плохими последствиями».

Дарнли обижался, и встречать послов пришлось Босуэллу. «Все, связанное с крещением, — язвительно писал Сесилу сэр Джон Форстер, — находится под его управлением, что вряд ли нравится остальным придворным». Возвышение Босуэлла отражало благосклонность к нему Марии, а также тему объединения, общую для праздника. Его «примирение» с Мореем и Аргайлом стало одним из самых примечательных событий 1566 г. и якобы положило конец смертельной вражде двух бывших лидерами лордов конгрегации, чье золото было украдено семь лет назад. На крещение были приглашены дипломаты из Европы, и со стороны Марии было не очень разумно настолько возвышать Босуэлла. Вместе с Мореем и Хантли он стоял позади ее кресла на официальных приемах, что могло отразиться на его статусе. Впоследствии сэр Джеймс Мелвилл говорил, что у Босуэлла «была своя мишень, и он в нее попал» — метафора из соревнований лучников, где победителем считался тот, кто поразит цель, или «мишень». Это важное наблюдение, хотя никоим образом не свидетельствующее о романтических отношениях Марии и Босуэлла.

Впечатление от события часто может оказаться не менее важным, чем само событие, и роль Босуэлла, важно дефилирующего в своем новом костюме, стала предметом пересудов. Мария подарила Морею зеленый костюм, Аргайлу — красный, а Босуэллу — синий. Это были всего лишь три костюма из множества дорогих нарядов, которые она раздала придворным, но больше всего денег ушло на организацию банкетов. В последний день за ужином слуги не приносили блюда в большой зал — они подавались с необычной механической «машины». Сегодня никто не знает принципа ее работы, но первые две перемены, включавшие около пятидесяти отдельных блюд, приехали в зал на движущейся платформе с двенадцатью сатирами и шестью нимфами, а третья перемена была подана с помощью «желоба», представлявшего собой нечто вроде механического конвейера. Перед четвертой, последней, переменой блюд с потолка на позолоченном шаре спустился ребенок, одетый ангелом и декламирующий стихи.

Перед последней переменой движущаяся платформа сломалась, и банкет закончился раньше, чем намечалось. Возможно, это было к лучшему. Бастиан Паже, один из любимых слуг Марии, помогавший Бьюкенену в постановке маскарадов, поддразнивал английскую делегацию. Они и его соотечественник француз были переодеты в костюмы сатиров с длинными хвостами и хлыстами в руках. По свидетельствам очевидцев, они размахивали хвостами и показывали неприличные жесты. Скандал разгорелся после того, как один из англичан сказал Паже, что лишь уважение к королеве не позволяет ему вонзить кинжал прямо в сердце француза. Услышав шум, все повернулись к ним. Страсти накалялись, и для восстановления порядка потребовалось личное вмешательство Марии и Бедфорда.

Но вернемся к Дарнли. Все это время ему удавалось избежать ответственности за убийство, однако теперь у него появилась веская причина опасаться за собственную жизнь. В рождественский сочельник Мария даровала прощение Мортону и еще семидесяти заговорщикам, участвовавшим в убийстве Риццио. Она даже простила Эндрю Кера из Фодонсайда, который направил на нее пистолет, когда Риццио вытаскивали из столовой. Новые королевские милости последовали 12 января 1567 г., в последний день пребывания Марии в Стирлинге, перед возвращением в Эдинбург вместе с сыном.

После крестин Бедфорду удалось уговорить Марию даровать прощение заговорщикам. Он приписывал свой успех посредничеству лордов, в особенности Морею и Босуэллу, которые вместе с ним убеждали королеву даровать прощение. Наконец Мария уступила. Она еще не полностью оправилась после приступа обострения язвенной болезни в Джедборо. Физическое и психологическое истощение сыграли свою роль. За два дня до того, как она даровала прощение, французский посол дю Крок застал ее в постели — она «горько плакала» и жаловалась на «сильную боль в боку».