Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

В 1930―1932 годах прошли многочисленные аресты бывших царских офицеров. Лишь по одному делу «Весна» было арестовано больше 3000 человек. (Как тут не вспомнить секретные планы РОВС и его работу среди офицеров в СССР.) Среди арестованных оказались преподаватели военной академии, известные военные историки Какурин и Троицкий. Какурин был осужден к расстрелу, с заменой высшей меры 10 годами тюрьмы, и умер в заключении в 1936 году. Троицкий получил 3 года ссылки, затем стал агентом НКВД, и в 1937 году был вновь арестован и расстрелян.

Оба офицера дали многочисленные показания на Тухачевского. Начнем с Троицкого. Но для начала перенесемся в 1937 год, когда он был арестован во второй раз.

«…Вернувшись из Турции, — говорил он на одном из допросов, — я восстановил связи с Тухачевским и Какуриным. У Тухачевского я сделался частым гостем. У него собирались почти каждый день, и хотя о какой-либо политической группировке не было и речи, но все члены компании молча соглашались друг с другом, что центром объединения является Тухачевский и его политическое будущее. За период 1926―1930 годов я являлся агитатором достоинств Тухачевского. Восхвалял при всех удобных случаях его таланты, хотя и чувствовал его контрреволюционную сущность, говорю „чувствовал“, потому что он был слишком осторожен, да и нас считал, вероятно, недостаточно крупными величинами, чтобы высказываться о своих дальнейших планах. В 1930 году я был арестован… Я дал показания о Тухачевском в присутствии тт. Сталина, Ворошилова, Орджоникидзе и др. членов Политбюро».

А теперь вернемся в 1930 год. 26 августа на допросе от Какурина были получены показания, прямо компрометирующие Тухачевского.

«В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая, временами у цыганки. В Ленинграде собирались у Тухачевского. Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский, участники: я, Колесинский, Эйстрехер, Егоров, Гай, Никонов, Чусов, Ветлин, Кауфельдт. В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции, как цели развязывания правого уклона и перехода на новую высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон».

И так далее, и так далее. Какурин рассказывал много — о взглядах Тухачевского и окружавших его, о методах работы с людьми (а Михаила Николаевича он знал хорошо — еще во время польской кампании был его заместителем). Этим показаниям было придано такое значение, что они были доложены Менжинскому. 10 сентября 1930 года тот сообщил Сталину:

«Я доложил это дело т. Молотову и просил разрешения до получения ваших указаний держаться версии, что Какурин и Троицкий арестованы по шпионскому делу. Арестовывать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох». К письму были приложены протоколы допросов.

Сталин не стал решать этот вопрос единолично. В письме к Орджоникидзе он писал: «Прочти-ка поскорее показания Какурина — Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено…

Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского, до середины октября, когда мы все будем в сборе…»

А Какурин все продолжал давать показания:

«Далее Михаил Николаевич говорил, что, наоборот, можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти и политические и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина… У Мих. Ник., возможно, есть какие-то связи с Углановым и, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией. Сейчас, когда я имел время глубоко продумать все случившееся, я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности». Примерно то же самое говорил и Троицкий.