Дворец райских наслаждений

Неожиданно боксеры замолчали. Цепенея, Джордж узнал среди них священника. Казалось, он вырос словно из-под земли. Священник был одет во все те же странные одежды, украшенные узором из красных кругов, что были на нем в те незабываемые мгновения, когда он стоял на путях, преграждая путь мчащемуся поезду. Священник бесстрастно махнул рукой и, повернувшись, двинулся прочь по дороге, ведущей к Черным холмам. Мужчина, душивший А-ли, сплюнул и швырнул свою жертву на землю. Он пнул стонущего слугу и пошел вслед за священником, который теперь уже был далеко. За ним последовали и другие, включая мальчика, и спустя несколько мгновений дорога опустела. На ней остались только Джордж, ползший к хрипящему А-ли, который, сидя в пыли, растирал шею и мотал головой, и Дженни с расширенными от ужаса глазами, которая стояла там же, где и прежде, прижав к раскрытому рту колокольчики и фиалки.

X

^{Боги воистину спустились с небес. Я это видел своими собственными глазами}

Доктор Аиртон в одиночестве сидел у костра и сжимал в ладонях кружку с чаем. На потрескивающих углях плясали язычки огня, рядом маячили высокие деревья, отбрасывая длинные тени, а где-то вдали, в лесу, глухо бил барабан. Доктор решил, что это барабанщики празднуют удачное завершение охоты. Барабанная дробь становилась то громче, то тише, а когда налетал порыв ветра, и вовсе замолкала. Доктор никак не мог понять, откуда именно идет звук и далеко ли барабанщики. Может, ему мерещится? От этой мысли Аиртону стало неуютно. Присутствие нескольких стражников, которых оставил мандарин, вместо спокойствия вызывало лишь смутное чувство угрозы.

Доктор любил ходить в походы. Он обожал звездные ночи и запах дыма костров. Он благоговел и трепетал при мысли о раскидывавшихся окрест него бескрайних просторах и души не чаял в росистых рассветах и чарующей красоте первых лучей солнца, разгонявших ночные туманы, от которой замирало сердце, — природа вновь являлась людям во всем своем величии. Однажды Нелли спросила, почему он так любит рассказы про Дикий Запад, и он честно ей ответил: «Там воля, солнышко. Это рассказы о людях, которые живут в Раю». Он искренне верил в то, что говорил. Грошовые романы рассказывали об ограблениях и перестрелках, однако все это происходило на фоне безбрежных прерий, образ которых захватывал воображение Аиртона. Доктор пробегал страницу за страницей, и воображение рисовало поросшую кактусами равнину, ковбоя, который прилег отдохнуть после тяжелого трудового дня, подложив под голову седло, столбик дыма, поднимающегося над костром, фургон под синим небом с плывущими по нему облаками, грохот в далеких холмах, стада на водопое у реки — именно так выглядел мир до грехопадения. Именно это он пытался растолковать озадаченным католическим монашкам и пациентам на последней службе. Он привел цитату из псалма: «Небеса проповедают славу Божию, и о делах его рук вещает твердь». Доктор считал, что ковбои жили в Эдеме, сотворенном Господом. Быть может, время, проведенное им в палатке или под открытым небом, поможет приблизиться к такому Эдему? «И был вечер, и было утро».

Но сегодня вечером над их лагерем, разбитым в Черных холмах, казалось, нависло некое темное злое божество.

Доктор задрожал и поплотнее закутался в наброшенное на плечи одеяло:

— Соберись, — пробормотал он себе под нос. — А то стал как беззубая старуха.

Сердце так и заходилось. Аиртон прикрыл глаза и попытался успокоиться. Воображение тут же нарисовало образ издевательски улыбающегося мандарина, и в душе снова вскипели гнев и разочарование. Три дня подряд он просил аудиенции, и все три дня получал отказ за отказом. Три дня Джордж метался в постели, а Дженни сидела в детской, вжавшись в спинку стула, не говоря ни слова, не отвечая даже матери.

Доктор едва мог воскресить в памяти ту первую ужасную сцену и дикое столпотворение: сестра Катерина ворвалась к нему в кабинет, крича что-то на дикой смеси итальянского и английского. Аиртону потребовалось несколько минут, прежде чем он понял, что произошло, он кинулся по коридорам, выскочил во двор и бросился через него в лазарет, где Нелли и Элен пытались успокоить детей, бьющихся в их руках. Нелли утирала кровь, покрывавшую голову сына. Доктор сразу увидел белое как мел лицо дочери и выражение ужаса в ее глазах. На мгновение, показавшееся Аиртону бесконечно долгим, он замер, силясь понять, что произошло. В ушах шумело, он ничего не слышал. Нелли что-то ему кричала, но он не мог разобрать ни слова.