Дворец райских наслаждений

— Это еще почему? Она вела себя как самодовольная, своенравная дура, давшая волю похоти и не устоявшая перед соблазном. Она разобьет отцу сердце. Я уж не говорю о благородном молодом человеке, который столь глуп, что хочет взять ее в жены.

— Я полагаю, вопрос о свадьбе снят.

— Элен мне только что сказала, что больше всего боится и стыдится одного — что Том все равно захочет на ней жениться. По ее словам, именно поэтому ей так хотелось уехать. Он же настоящий джентльмен, всегда все делает правильно, готов пожертвовать собой. И ведь он ее искренне любит. Вспомни, как он восторженно на нее смотрит. Том из тех добродушных дураков, что согласны растить ребенка, которого их жена зачала от другого мужчины.

— Будет просто здорово, если ребенок родится в браке.

— Вот уж кого надо заставить жениться на Элен, так это Генри Меннерса. Хоть под дулом пистолета, будь на то моя воля. Пусть вместе пожинают плоды содеянного. Что она там говорила о своем проклятии? Пусть будут прокляты вместе.

— Что же ты говоришь, Нелли? — вздохнул Аиртон. — Ты ведь на самом деле так не думаешь.

— Извини, Эдуард. Я устала. Я злюсь. На нее. На себя. На тебя. Какая ужасная, ужасная трагедия.

Они оба пригубили чай.

— Как только Френк с Томом вернутся, мы должны им немедленно все рассказать, — произнес Аиртон неуверенным тоном человека, который желает, чтобы ему возразили.

— Мы можем скрыть от них правду?

— Думаю — нет.

— Опиум, морфий… Ты сможешь ее вылечить?

— Да. Со временем.

— А как же здоровье ребенка?

— Надеюсь, бояться нечего. Если Провидение нам поможет, надеюсь, самых негативных последствий удастся избежать. Беременность пока на ранней стадии.

— Что ж, будем надеяться на Провидение и молиться, чтобы отец с Томом смогли хоть как-то понять ее. Понять и простить.

— Аминь, — кивнул Аиртон и поставил чашку на стол. — Что это за шум? — Он подошел к окну и глянул сквозь щели закрытых ставен.

В то же мгновение в гостиную ворвался A-ли. Вслед за ним, громко топоча, вбежали Дженни и Джордж, которые, едва заслышав гам, кинулись из классной комнаты во двор. A-ли, не в силах произнести ни слова, разевая рот, тыкал пальцем в сторону двери.

— Папа, скорее, — закричал Джордж. — Это дядя Френк. Они вернулись. Кажется, Том ранен. Он лежит в телеге весь в крови и не двигается. Может, его убили.

* * *

— В чем дело? — с раздражением пробормотала Матушка Лю. Стук в дверь прервал ее полуденный сон. — Заходи, — со злостью в голосе рявкнула она. — А, это ты. Чего надо?

— Простите, Матушка, простите, — взвизгнула Су Липин. Ее кокетливое личико исказилось в тревоге и волнении. — Надеюсь, я вас не побеспокоила.

— Еще как побеспокоила. Чего надо, спрашиваю. Видать, что-то стряслось, иначе ты бы не осмелилась меня будить. Давай, говори.

— Иноземцы, Матушка. Они на площади, снаружи. Кажется, они собираются на нас напасть.

— Ты что, рехнулась? Какие еще иноземцы?

— Смешные, Матушка. Миссионеры, которые носят китайские платья, и их дети. Они пытаются прорваться в закусочную.

— Закусочную? Нашу закусочную? Уже иду. Давай тапки. Где Жэнь Жэнь?

— Не знаю, Матушка. Думаю, ушел. Перед обедом он приказал мне обслужить своего ужасного друга, которого кличут Обезьяной. Жэнь Жэнь пришел прежде, чем мы закончили, и велел Обезьяне одеваться, сказал, что им надо ехать в какую-то деревню. Они тут же ушли и даже чаевых не оставили, хотя я обслуживала их в позах «Дикой утки, летящей задом наперед» и «Бабочки, машущей крыльями», — она надула губы.

— Это неважно. Он не сказал, когда вернется?

— Нет, Матушка, но думаю, нескоро. На нем была дорожная одежда. А еще он надел краги для верховой езды.

— Где же остальные его люди? А ну, девочка, потяни-ка за пояс, он сам не завяжется. Так, где же его люди? Я же сказала оставить здесь охрану.

— Думаю, они все ушли. Мне показалось, что они очень торопились.

— Хочешь сказать, что в доме никого нет? Ни одного мужчины?

— Нет, отчего же. Есть сторож, повара, жирный торговец с улицы Шуанцянь, его сейчас обслуживает Чэнь Мэйна, пара престарелых близнецов, которые ходят к нам раз в неделю, чтобы поиграть в «Кошку и мышку в одной норке» и…

Раскрасневшаяся от гнева Матушка Лю отвесила девушке пощечину. Су Липин взвизгнула и расплакалась.

— За что, Матушка? — произнесла она сквозь рыдания. — В чем я провинилась?

— Заткнись и дай подумать, — рявкнула Матушка Лю. — Меня окружают одни остолопы, причем, по всей видимости, самый главный из них — мой собственный сын. Отдай, — резко бросила она, вырвав пояс из рук Су Липин, которая его лихорадочно теребила.