Дыхание

Гомер-Киммериец обитал среди богов и героев. Там находился его внутренний мир, первозданное царство архетипов. Общество Сознания Гомера! Дарю идею… Но все это мелочи, я считаю. Все имена Гомера суть метафоры. Не надо произносить его истинного имени. Литература тогда растворится в Абсолютном Бытии. Прекратится как что-то отдельное. И что останется тогда? Голая коммерция и никакого киммеризма. Если же будем молчать, тогда в конце Истории исчезнет все, кроме словесности. Золотой век. Царство Сатурна-Грамматика, словом насыщающего. Ты хочешь золотого века?

— Абсолютно! Но кто-то уже произнес Имя. Сегодня проходил вдоль этих лотков на улице…

— Сноб-мазохист! Ты сам — образ. И я не уверен, что сейчас кто-нибудь не пишет о нас.

— По крайней мере, все, что я писал, оказывалось уже написанным. И когда-то кем-то изданным.

— Да-да, я помню чудное мгновенье. Это инфернационное поле, — поясняет Егор. — Читаем с одной инфернальной матрицы. Воля и представление! Шопенгау-wоw-эр! Этот бош тоже много чего прочел на драйве индусов. Это их «Ты есть То…» А Юнг прочел у того и других. По-моему, это роза и соловей. Вечная тема. Куда деваться?

Пауза, дым.

— Ты «Штирлица» своего дописал?

— Тема необъятная, некогда. Штирлиц — это же идеальный образ человека во вселенной, на земле. Ты ходишь по этому серому бункеру в черных костюмах, и вроде ты свой, но кругом одно вранье, иллюзия, ложь, и у тебя кукиш в кармане, потому что ты знаешь, что ты не отсюда, ты вроде и не Штирлиц, и не Исаев, и ни тот ни другой, ты все замечаешь и только гребешь компромат, и мечтаешь о Родине; тайком спасаешь связную, и в основном занимаешься тем, чтобы тебя не сожрали. Все что тебе нужно — это уйти на другую сторону границы. Что в итоге? Ты спасаешь человечество и возвращаешься домой…

— … где тебя сажают в лагерь. Лучше забыть о границе.

— Это что, махнуть за пастором Шлагом? В Берн?

— Нейтральных стран не бывает.

— Ты как-то смело об этом говоришь.

— Правду говорить легко и приятно. Это сказал Иисус, 1D-отец пастора Шлага.

— Иисус говорил легко и приятно?.. Нет, я столько не выпью. Не понимаю, как ты держишься. Мне после каждой удачной страницы хотелось напиться вдрызг, или уколоться, уйти на золотой[15] к чертовой матери.

— Наверное, у меня просто нет удачных страниц. А вообще-то у меня еще хуже. Я после каждого романа женюсь.

— Ага… Два брака?..

— Так точно. Еще одну вот… Но никогда не закончу. Потому что не с кем разводиться. Разве что с этой страной.

— Да вы и так в разводе. А как название-то?

— Подожди, сейчас придумаю… 4D?

— Ты, я смотрю, еще не забыл старика Параэкхарта. И Отца, небось, тоже? Процветает культ предков в отдельно взятой голове литературного поденщика О. Навъярова. Так и хочется статейку запузырить в ваше благороднейшее издание. А с бандюками-то дружите? Они ведь, едоки сырого-то, соль земли…

— Не дружим. Впрочем, наши бандюки — особенные люди. Одного ко мне приставили, когда я книжки издавал. Так вот, пацан был с большим пониманием. Звали его Леха Сидяй. Как-то раз я был в депрессняке. Взял пять яблок и схавал их одно за другим. Леха сказал, что я поступил неправильно. Их нужно было съесть в шахматном порядке: белое-красное, белое — красное. Иначе я открываюсь для демонов. Я сказал ему, что это ересь манихейская. Он ответил, что нет. Потому что белых яблок больше. Продавщица подсознательно выбрала меньше красных, а я подсознательно принял. Вот это и есть христианство, по-моему.

— И где он сейчас, этот приставленный?

— Преставился. Прямо в Анталье на пляже. Переизбыток свинца в организме.