Дым

Она бросает на меня озадаченный взгляд, я делаю жест, призванный обозначить обстоятельства, сделавшие нас невольными соратниками, но по сути просто указывающий на кровать. И это тоже весьма уместно: менее часа назад я стояла у кровати на коленях и шарила под ней, пряча свои секреты, словно старуха, опасающаяся воров. Во всей комнате нет ни одного предмета мебели, который запирался бы на ключ.

— Мы с Себастьяном собираемся изменить мир, — поясняю я. — Наверное, и ты к чему-нибудь стремишься.

Надо отдать ей должное: она борется с собой. Хотела выдать что-то банальное и правильное, один из своих заранее заготовленных монашеских ответов. Но немой вопрос был искренним, а Ливии трудно устоять перед искренностью.

— Я хочу снова знать наверняка, — говорит она после долгого раздумья. — Знать наверняка, кто такая я и что есть правда. Я хочу быть невозмутимой, непоколебимой и спокойной. Ты можешь дать мне это, мама?

Она произносит эти слова тихо, так как знает ответ.

— Нет, не могу.

— Что же ты можешь?

Я повторяю то, что говорила и раньше:

— Я могу дать миру справедливость.

— А добродетель?

— Справедливость и есть высшая добродетель, — отвечаю я, цитируя одного из любимых греков мужа.

Дочь морщит нос, разворачивается и уходит.

А я снова берусь за щетку и заканчиваю расчесывать волосы.

Я собираюсь загасить лампу, но в дверь стучатся. Стучатся тихо — так, чтобы не услышали остальные обитатели дома. Удивленная этим потоком посетителей, надеясь и страшась увидеть на пороге Ливию, я открываю дверь. За ней стоит мистер Грендель — в белой сорочке, чрезвычайно смущенный, натруженные руки теребят ночной колпак. Странный он человек, робкий и угодливый; до того стеснительный, что я еще ни разу не видела, как от него исходит дым. На свете не так много мужчин, которые, встав на пороге моего будуара, не окидывают мою фигуру хотя бы мимолетным взглядом.

— Мистер Грендель! Ваш визит не слишком уместен.

— Прошу прощения, — говорит он покаянным шепотом, со склоненной набок головой. — Вы позволите? Я увидел, что у вас горит свет, а тут кое-что… Понимаете, это очень важно.

— О, да говорите же! — смеюсь я, веду его за локоть в комнату и усаживаю на его собственный шаткий стул. — Слушаю вас, мистер Грендель. Не тяните. Уже поздно, а мне нужно поспать.

Мы беседуем не меньше часа. Оказывается, я ошибалась насчет мистера Гренделя, считая его стеснительным и угодливым. Это редчайшее из человеческих созданий: судьба наделила его даром, который ему негде применить. Ко мне его прислала супруга в расчете на то, что я найду применение этому дару.

И я делаю все, что в моих силах.

Карандаш и бумага

Ливия спит допоздна, снова и снова прокручивая во сне разговор с матерью. Когда она выходит из комнаты, то узнает, что Себастьян опять в доме и что установлены новые правила. Грендель стал нянькой мальчика. Не умеющий дымить человек улыбается, когда выходит из детской-тюрьмы, и продолжает улыбаться, запирая дверь ключом под внимательным взглядом Себастьяна. Затем он замечает Ливию и замирает.

— Застигнут на месте преступления! — лепечет он, краснея, и добавляет в качестве оправдания: — Нас с миссис Грендель Господь не благословил ребеночком, вот я и…

Грендель посылает ей улыбку, привычную и мимолетную, и спешит на кухню мыть посуду. Себастьян задерживается.

— Вы не одобряете все это, мисс Нэйлор.

Ливия трясет головой, гадая, какая из ее эмоций написана на лице.

— Нет, это хорошая мысль. Грендель добрый.

— Вы сами знаете, что он не просто добрый человек! Он — научная загадка. В другое время… но увы, сейчас это невозможно. — Себастьян вздыхает и указывает на дверь комнаты маленького пленника. — А пока что мистер Грендель сумел оказаться полезным. Как я понимаю, он напоминает ребенку людей его племени. Хотя, возможно, сходство лишь поверхностное. В любом случае он поможет успокоить ребенка. Мальчика пугает дым, а от нас, боюсь, сильно пахнет им, даже когда мы не дымим явным образом.

У Ливии сжимается сердце.

— Так вы знаете…

— Об особенности Гренделя? О да. Вчера вечером он сам рассказал о ней вашей матери. — Себастьян оживленно кивает. Это человек, которого восхищает любая научная загадка, а огорчает только невозможность заняться всеми ими сразу. — Мы дали мальчику имя. Маугли. Как в недавно вышедшей книге, где действие происходит в Британской Индии.

— Маугли. — Ливия читала эту книгу. О мальчике, выращенном волками. Животные решили отправить его в человеческую деревню, чтобы он научился управлять своим дымом. Ее мать отозвалась о книге пренебрежительно: чересчур сентиментально, все неправда. — Сколько ему лет?

— Трудно сказать. На мой взгляд, он недоедал еще до начала этого путешествия. Судя по физическому развитию, лет шесть. На самом деле, видимо, восемь или девять. Угрюмый ребенок. Правда, его характер не имеет никакого значения для наших целей.