Дым

Внезапно Томаса охватывает беспокойство, он двигает руками и ногами, пытается шевелить губами под повязкой.

— Не надо волноваться, ты должен отдыхать.

Но Томас не обращает внимания на совет Чарли, хочет подняться, хочет что-то сказать. Безуспешно. Ливия берет у фермерши стакан воды, отметив, что женщина неуловимо переменилась в лице. Она услышала имя. Леди Нэйлор. Хозяйка поместья.

Очевидно, для нее это не пустой звук.

Питье помогает Томасу. Он делает глоток, кашляет, облизывает губы. Они совершенно бескровны и кажутся серыми на фоне зубов. Опять Томас делает попытку что-то сказать, и опять у него не получается. Только с четвертого, с пятого раза из его рта вылетает хриплое и настойчивое:

— Не говорите никому. — Потом снова, уже громче, брызгая слюной: — Не говорите никому. Не верьте.

Ливия смотрит на его изувеченное лицо. Не прошло и минуты с тех пор, как Томас пришел в себя, а уже успел ее разозлить.

— Никому не говорить? Он думает, что мама… — Она переводит взгляд на Чарли. — Это нелепо!

Еще одно слово выговаривает Томас, частями:

— Лабо… ра… тория.

Темная туча возмущения поднимается в душе Ливии. Столько лет дисциплины — и все насмарку из-за пары безумных слов.

— Он сошел с ума. Что, мы пробрались в мамину лабораторию и теперь она собирается убить нас? Думаешь, она надела верховой костюм, взяла ружье и подкараулила нас? Или послала старого Торпа?

— Или Джулиуса. — Это говорит Чарли, стоящий рядом с ней, говорит тихо, с лицом открытым, как книжный разворот.

— Он бы не застрелил собственного камердинера. Прайс ему как отец!

Во рту у нее горько от дыма. Чарли не отвечает. Лежащий на столе Томас снова впал в забытье, успев только положить одну руку себе на грудь, словно в стремлении убаюкать себя. В тишине, вызванной его обмороком, Ливия чувствует, что и сама начинает разделять сомнения Томаса, ведь у нее нет правдоподобного объяснения. Сбоку от Ливии стоит фермерша и складывает белье. Все это время она слушала их разговор, делая вид, что не слушает. Ливия всматривается в ее лицо, нарочито равнодушное; умные глаза прикрыты веками. Должно быть, думает Ливия, эта женщина не в первый раз изображает простушку: она умеет прикинуться недалекой, когда от нее этого ждут. Ждут те, кто стоит выше ее по положению. Это новая для Ливии мысль. Она прожила среди слуг всю свою жизнь, но никогда не была на их половине. Никогда не была в фермерском доме, на фабрике. Ей никогда не приходило в голову, что с самого ее рождения за ней наблюдают из-под полуопущенных век. Оценивают.

— Давай выйдем, — говорит она Чарли.

Отойдя от крыльца на пять шагов, они начинают спорить, понизив голос.

— В этом нет никакого смысла, — повторяет Ливия.

— Может, и есть. Вдруг мы увидели что-то? В лаборатории. Настолько важное, что из-за него все может измениться. То, чего никто не должен знать. И тайну надо сохранить любой ценой. — Чарли рассуждает спокойно и взвешенно, он готов простить даже собственное убийство. — Давай-ка подумаем как следует. Я имею в виду, о нападении. Шесть выстрелов: столько я насчитал. Один за другим, но довольно быстро. Стреляли издалека. Одно ружье или несколько? В любом случае нужен был меткий стрелок. Разбойники оставили бы лошадей в живых. За них, я думаю, можно немало выручить. — Он кусает в задумчивости губы. — Если Томас прав… если кто-то хотел убить нас, так как мы что-то знаем… лучше никому не сообщать, где мы. Ни одному человеку.

Ливия хочет разрушить его теорию и заодно свои сомнения.

— Ты и в самом деле думаешь, что моя мать готова подвергнуть опасности родную дочь?

— Нет. Но тебя не должно было быть в экипаже. Ты подсела к нам тайно. За воротами поместья. — Чарли смотрит ей в глаза, в его взгляде различимы нежность и вопрос: — Зачем?

Ливия хотела бы оттолкнуть его ничего не значащим ответом, рассердиться или хотя бы притвориться недотрогой. Но это невозможно, когда видишь его лицо. Открытое, словно книжный разворот, опять думает она.

— Я хотела проводить вас. Мама была против того, чтобы я ехала с вами на станцию. Мы с ней поспорили об этом вчера вечером. Я решила сделать так, как считала нужным. — Ливия в затруднении, но все же признается: — Я хотела попрощаться с тобой, Чарли. И даже взяла с собой платок — помахать тебе вслед.

— Я давно хочу поцеловать тебя, — твердо говорит Чарли, словно это обычное обстоятельство, такое же как солнечный свет вокруг них или трава под ногами.

Возможно, так и есть.

Оба возвращаются в коттедж, где фермерша дает им одеяла и усаживает перед печкой. Она уже стянула с Томаса мокрую одежду и накрыла его толстой периной. Ливии тоже хочется переодеться в сухое. После некоторого колебания она соскальзывает с жесткого деревянного стула и опускается на колени у самого огня в надежде, что платье высохнет.

Через несколько минут она проваливается в глубокий сон.