– Итак, – мягко остановил их диалог Дубовик, – в клинике появляется незнакомец, проводит операции Чижову и Турову, а через некоторое время вдруг погибает Шаргин, придя перед этим к Полежаеву. Установить точно, был ли это несчастный случай или преднамеренное убийство, мы пока не можем. Но Полежаев знает истинную причину его гибели, поскольку она его крайне взволновала, и, тем не менее, никому об этом не говорит. В это же время он вдруг прерывает отношения с Каретниковым. Почему? Полагаться на слова последнего мы не можем, слишком много в его рассказах расхождений. А учитывая характеристики, данные ему его коллегами, можно предположить, что и вообще лжет. Но прижать нам его абсолютно нечем – пока он чист, как младенец. Есть некоторые моменты, вызывающие сомнения, но в причастности к этому делу его в данное время привязать нечем. Я приставил к нему слежку, правда, в профессионализме этих ребят пока не совсем уверен, но будем надеяться хотя бы на их добросовестность.
– Нормальные ребята, – вступился за своих подчиненных Сухарев. – Я за них ручаюсь.
Дубовик кивнул и продолжил:
– Через несколько дней после гибели Шаргина исчезает медсестра Кривец, которая так же участвовала в проведении операций и видела незнакомца. А через несколько месяцев погибает и Берсенев, еще один участник событий, происходящих в клинике. До этого момента все более или менее понятно. Незнакомец – его я определяю, как главное действующее лицо, – вынужден убирать участников своих экспериментов, особенно, если учесть, что в данное время операции на мозге в психиатрии запрещены. То есть эти люди являются все, по сути, преступниками. Какое ко всему этому имеет отношение Полежаев? Почему именно к нему приходил Шаргин? Если это связано с Каретниковым, то логично было бы после Шаргина убрать Полежаева, но несколько месяцев ничего не происходит. На прошлой неделе кто-то похищает инструменты сантехника Чижова. В тот момент связать его с этими погибшими людьми не было никакой причины. Но после гибели Берсенева кто-то убивает собаку Полежаева, причем самым диким способом, и орудием убийства почему-то оказывается сантехнический тросик того самого Чижова. Если предположить, что он сознательно убил собаку, тогда зачем акцентировал внимание милиции на пропаже своих инструментов?
– Позволь, Андрей Ефимович, я выражу свое предположение? – поднял по-ученически руку Калошин.
– Давай, я пока передохну, – согласился Дубовик, плюхаясь на диван.
– Вот тут-то нам пригодится подсказка профессора – рука, держащая марионетку. Можно предположить, что некто, возможно незнакомец в маске, просто манипулирует убийцей, оставаясь при этом в тени. Если учесть, что мы не знаем, что за штуку вшили в мозг Чижова, то, как ни фантастично это прозвучит, он даже мог и не представлять, что совершал преступления. Ведь, насколько нам известно, «Лорд», надо отдать ему должное, возвращал людям память, так почему не предположить, что он мог проделывать обратные действия?
– Браво, майор! – Дубовик хлопнув, сцепил ладони в замок и потряс ими. – Точно такие же мысли пришли мне в голову, когда я смотрел на трясущегося Чижова. В обычное время это просто полуспившийся слабохарактерный мужчина. Но вдруг в какой-то момент он превращается в звероподобное существо, с неприсущими ему в обычной жизни способностями, ведь только такой и мог совершить все эти страшные убийства. А совершив их, напрочь об этом забывает. Знаете, есть такой мифологический герой Голем: созданный из неживой материи, он пробуждался магической силой с помощью неких тайных знаний, и превращался, по сути, в сверхчеловека. Видимо, нечто похожее происходило и с нашим Чижовым. Нам всем хорошо известно о чудовищных опытах нацистов на военнопленных во время войны. Они-то как раз и пытались создать подобных Големов, и никто пока не опроверг такой возможности. И нам неизвестно, что происходит до сих пор в разных засекреченных лабораториях. Возможно, что «Лорд» является сотрудником одной из таких. Поэтому мы, похоже, на верном пути. Чтобы до конца разобраться в сути этих экспериментов, надо будет еще раз привлечь эксперта-физика из Москвы. – Он опять повернулся к Калошину: – А что ты думаешь насчет «светлого пятна» в саду Полежаева? Это как-то, – он покрутил полусогнутыми пальцами в воздухе, как будто держал мяч, – все еще витает в воздухе без ответа.