Джокер в пустой колоде

– Получается так. Хотя думаю, что ему теперь не до игр. Дважды уходил, третьего раза мы допустить не должны. Поэтому необходимо усилить охрану нашей влюбленной старушки. Так, Андрей Ефимович? – обратился к Дубовику Калошин. – Кстати, как она? – уже сидя в машине, поинтересовался он у Доронина.

– Что ей сделается? Только вот сидеть на одном месте не может. Возмущается, что мы ей непредвиденный отпуск устроили. Все рвется на свободу, – невесело пошутил Доронин.

– Случайно, не на свидание ли с нашим «Лордом»? – усмехнулся Дубовик.

– С кем, с кем? – удивленно переспросил Доронин. – Евсеич, кто это? Что за птица?

– Сыч, вылетевший из гроба! – тяжело вздохнув, произнес Калошин.

– Ей никто не звонил? – спросил Дубовик.

– Сказать сложно, она ведь порой одна в доме остается, – пожал плечами Доронин.

– А вот этого мы теперь допустить никак не можем, что и разъясним сейчас нашей «заключенной». – И, усмехнувшись, добавил: – Ишь ты, на свободу она рвется!

Беседовали с Анной Григорьевной оперативники в уютной кухоньке Муравейчика. С самого начала все почувствовали какую-то скованность в поведении женщины. Дубовик, видя это, постарался придать беседе отвлеченную направленность: стал хвалить варенье, пироги хозяйки, чем незаметно расположил к себе Пескову. Калошин даже заметил, как она в какой-то момент облегченно вздохнула. Наконец, Дубовик осторожно спросил:

– Вы помните, как умер доктор Шнайдер? Что-нибудь предшествовало этому?

– А почему вы об этом спрашиваете? – немного нахмурившись, женщина опять попыталась отгородиться от пугающих ее вопросов. – Я думала, что вас интересует незнакомец. Его ещё не нашли?

– Анна Григорьевна, – перешел на жесткий тон Дубовик, – если мы задаем вопросы, значит так надо. Поэтому, будьте любезны, отвечайте. Потом мы удовлетворим и ваше любопытство.

Женщина, извинившись, тяжело вздохнула:

– Вы не сердитесь на меня. Я все понимаю, но последнее время постоянно чувствую какую-то тревогу. А когда вижу кого-то из вас, вообще пугаюсь. Всё жду чего-то нехорошего. Видимо, действительно, пришла пора мне отвечать за свои поступки. – Она в очередной раз вздохнула и стала рассказывать:

– Не все так просто было. Незадолго до смерти Илья, – она впервые осмелилась назвать Шнайдера по имени, – стал необыкновенно раздражителен, заставлял выключать радио, особенно когда передавали сводки с фронта. Я все списывала на его плохое самочувствие. Он проводил дни в какой-то горячке, много спал, просыпался в полубреду, злился на всех. Больными занимался, практически, один Шаргин. Потом в какой-то день появился Берсенев, он провел почти сутки, закрывшись в комнате со Шнайдером, лишь иногда выходя для того, чтобы взять лекарства. Даже Шаргина он не впускал. На мои вопросы отвечал: «Плохо». Потом позвал меня, разрешил войти, сказав, что Илья просит об этом. Я его тогда не узнала: серый, вытянувшийся, говорил шепотом. Правда, особенного он ничего мне и не сказал, только одно: «Помни…», а что именно, я могла только догадываться, что не о себе он просил, а о сохранении его тайны. Через некоторое время Берсенев сообщил о смерти доктора. Его вынесли на носилках, прикрытых простыней. Я хотела подойти, посмотреть, но Берсенев отодвинул меня, сказал, что будет лучше, если я запомню его живым. Хоронили его в закрытом гробу. Никому, по-моему, не пришло в голову спросить, почему. Тогда у всех были свои трагедии, так что, каким образом кого хоронили, не волновало никого. Вот и все, пожалуй, что касается этой смерти. – Она внимательно посмотрела на убовика: вполне ли он удовлетворен ее ответом. Тот задал очередной вопрос, по его мнению, немаловажный:

– Вы сказали, что вопрос о его семье никогда не поднимался. Это так? – Она кивнула. – Но неужели вы, любящая женщина, не полюбопытствовали, сказал ли он вам правду? – Та на эти слова слишком поспешно покачала отрицательно головой и отвела взгляд. – Вы же не были в тот момент в нежном возрасте, когда безоговорочно веришь всему, поэтому позвольте мне усомниться в вашем ответе. – Этими словами он вызвал прилив краски к её лицу и, преодолевая всеобщее смущение, жестко, даже не спросил, а припечатал:

– Вы видели паспорт Шнайдера.

Анна Григорьевна опустила голову. Дубовик, пожалев ее, сказал:

– В этом нет ничего преступного, поверьте, а вот помочь нам это может.

– Да-да, я поняла. Приехал тогда доктор не один, с ним был молодой мужчина во френче. Такой, знаете, из партийных. Он и представил доктора нам. Был ли на тот момент у него паспорт, не знаю. Я же увидела совершенно новый, без всяких отметок, полученный уже после возвращения всех организаций из эвакуации, – и, смущаясь, добавила: – Меня это вполне удовлетворило.

– Фамилию приехавшего с доктором партийца вы, конечно же, не знаете? – спросил Калошин.

– Мне кажется, что он даже и документов-то нам никаких не показал. Такое время было…

– Все понятно. Можете не продолжать. Просто скажите, вы смогли бы его опознать?