Джокер в пустой колоде

Длинный коридор, освещаемый тусклыми люминесцентными лампами, с расположенными по обеим сторонам дверями, извивался мудреными геометрическими фигурами, заставляя Калошина раз за разом возвращаться к началу пути. Наконец одна из дверей раскрылась перед ним, и он с ужасом увидел человека в темных очках и медицинской маске. Но даже через марлю белого прямоугольника Калошин угадал звероподобную улыбку человека, который был и знаком, и незнаком ему. Он силился понять, чьи глаза скрываются за стеклами очков, чьи руки упакованы в резину желтоватых перчаток, но больше всего его мучил вопрос, что же за мозг такой скрыт под черепной коробкой, затянутой плотной белой шапочкой врача. Он будто видел наяву модель этого человеческого органа, стоящего на столе профессора Полежаева, и даже потянулся к нему, чтобы пощупать его, раскрыть и заглянуть в темные уголки загадочного вещества. Руки его вдруг заломило, и он почувствовал страшную боль в кончиках пальцев. Незнакомец захохотал каким-то сатанинским смехом и, подойдя близко к Калошину, протянул ему на раскрытой ладони огромный кровавый глаз:

– Ты ищешь это? Но я не позволю тебе прикоснуться к моему детищу никогда! Смотри! – и он с силой сжал пальцы, сквозь которые просочилась кровь и мозговое вещество. Потом вынул огромный белый платок и вытер лоб, оставляя на нем кровавые полосы.

Калошин дико закричал и проснулся. Кое-как сообразив, что это был всего лишь сон, он сел на кровати, спустив на холодный пол крупные ступни. Пальцы рук покалывало от прилива крови после неудобной позы во сне, плечи также побаливали, но тело постепенно наполнялось жизненными токами, и с ними на место ночных страхов приходила душевная легкость, и утренняя свежесть, проникающая из открытой форточки, наполняла грудь пьянящей радостью жизни. Даже предстоящая поездка в К*** пока только где-то вдали маячила возможными неприятностями, но, в конце концов, вся их работа состояла из крови, грязи и человеческих трагедий. И чем раньше они раскроют это дело, тем быстрее наступит чувство легкости после совершенной работы, а тени погибших уйдут навсегда в небытие, как и чувство вины перед загубленной истерзанной молодостью. Убитые мужчины сами выбрали тот путь, который закончился так трагично. У каждого из них был выбор, а вот молодым людям они его не оставили. И сами, уйдя бесславно из этой жизни, не в силах помочь найти и обезвредить зверя, так умело скрывающего свое имя. «Но это только пока», – поставил точку в своих рассуждениях майор.

Калошин, умываясь, снял с крючка большое белое полотенце и застыл с ним в руках. Опять какая-то смутная картинка возникла перед глазами, мелькая обрывками сна, но, только протянув кончик нити воспоминания, тут же оборвалась. Мужчина досадливо крякнул.

В К*** приехали к вечеру, но решили сразу же приступить к неприятной миссии. Кладбище, несмотря на трагичность своего предназначения, не выглядело мрачным: оно было залито заходящим солнцем, листья берез над скорбными холмиками нежно трепетали на легком ветру, шепча друг другу тайные молитвы о вечном.

Могила, к которой подошли оперативники, была очищена от желтеющей травы. В простой консервной банке стояли белые астры. Были они еще свежи, и сразу становилось понятно, что за этим аккуратным холмиком кто-то ухаживает. Впрочем, это и не было секретом. Женская любящая рука чувствовалась и в натертой до блеска табличке с именем доктора Шнайдера.

И некое кощунство было в нарушении спокойствия могилы, когда острые лопаты ковыряли плотную землю, открывая тайну вечности. Калошин видел, что Дубовик, так же, как и он сам, незаметно передернулся, когда железо стукнуло о дерево гробовой крышки, и, нагнувшись поближе к его уху, тихо произнес:

– Вот это ненавижу больше всего. – Калошин кивнул, полностью соглашаясь с ним, а примкнувший к ним Доронин тяжело сглотнул, прижав ладонь к горлу.

Треск отрываемых досок заставил их подойти поближе к разверстой, как огромная пасть чудовища, могиле. Удивленный возглас вырвался сразу у всех, присутствующих при этом страшном действе: в некогда белом полуистлевшем чреве гроба лежали останки собаки и несколько разбитых кирпичей. Один из понятых резко рванулся в кусты, откуда тут же донеслись утробные звуки. Другой стоял с раскрытым ртом. Полупьяные копатели пребывали в полном ступоре, один из них громко икал.

Дубовик оглядел всех присутствующих, остановил на некоторое время взгляд на собачьих костях, повернулся к Калошину:

– Вот и весь ответ! – постоял некоторое время, махнул рукой рабочим, разрешая все убрать, и первым пошел к машине.

Майор растормошил Доронина, стоявшего в полном оцепенении:

– Пошли, Василий! – и потянул его за рукав.

– Геннадий Евсеевич, вы догадывались? – спотыкаясь и тихо поругиваясь, Доронин шел за Калошиным.

– Ожидали. Теперь-то многое встает на свои места.

– Значит, этот гад где-то засел и играет с нами? – с ожесточением спросил Доронин.