Египетское метро

– Ты, говорят, квартиру продаешь?

– Пытаюсь.

– Значит уже в Москву с концами?

– Скорее всего. Буду приезжать в гости.

– Мог бы зайти ко мне? Разговор есть. Ты же помнишь, где я живу.

Они договорились, и Тягин вернулся к тверязовской рукописи.

***

В еще одно из посещений мы с Фомой застаем такую картину.

Стоя на четвереньках посреди комнаты (моей комнаты!), Гаденыш вопрошает:

«Что вы про меня знаете?! Ну – что, что – а?!.. Гиксосы и гиксоски».

На тех же карачках он передвигается по комнате. Оказывается, один день в неделю он проводит на четвереньках. Это у него терапия такая. При этом пьян, конечно, в дымину. Ползая, эта тварь (Гадёныш) ухитряется курить и перелистывать какие-то книжки. Инна в шоке. Но еще в большем шоке она оказывается, когда Гадёныш, подобравшись к ее ногам, вдруг пытается содрать с нее юбку. Тут уже вмешиваемся мы с Фомой. Гадёныш лягается. «Может, его усыпить?..» – предлагаю я. Гадёныш меняет ориентир и довольно стремительно подползает к своей сожительнице. Васса под его напором привычно валится на пол. Мы – я, Фома и Инна – выходим в коридор. «Сезам, открой-ся!!! Сезам, открой-ся!!!» – слышим мы из оставленной комнаты. Фоме большого труда и немалых денег стоит после всего этого уговорить Инну продолжать работу. Душераздирающий крик Гадёныша: «Чаю!», и в коридор вылетает потная, запыхавшаяся Васса. Мы осторожно возвращаемся в комнату. Гадёныш лежит крестом (мордой вниз) на полу.

***

Несколько дней мы не появляемся в моей квартире. Видеть Гаденыша нет больше сил ни у меня, ни у Фомы. 19-е августа, одиннадцать утра. Фома звонит туда и разговаривает с Инной. Инна докладывает об объеме работы, проделанной за последние дни, и вдруг Фома бросает трубку и говорит: «Поехали!» Поехали. Приезжаем. В комнате никого, кроме Инны. Гаденыш с Вассой ушли на море. «Я так поняла, – испуганно объясняет Инна, – что насчёт египетского метро – это как бы видения главного героя...»

«Какие еще видения? Какого героя?»

«Фоменко».

«Какого еще Фоменко?!»

«Врача. Извините, я печатаю то, что мне диктуют...»

Она смотрит на нас сквозь очки и чуть не плачет. Бедная девочка, какой с неё спрос? Сидеть дни напролёт с этим чудовищем…

Фома, наконец, подходит к столу и переворачивает рукопись, которая лежит возле машинки. На титульной странице мы видим:

Я. ГАДЁНЫШ

ВРАЧ-НАРКОЛОГ И ЕГО ВЕЩЬ-МЕШОК

XIX

Что-то у Тягина с Майей сразу пошло не так. Ближе всего у цели он оказался в тот день, когда привел с базара пьяного лектора, и они с ней вышли пройтись. На скамейке в Александровском парке ему в её взгляде что-то почудилось. Он подался к ней, она смущенно опустила голову, и его губы прижались к её пахучему виску, а ладонь, скользнув под юбку, надолго замерла меж горячих, плотно сдвинутых лядвий. Он встал, подал ей руку, и они пошли из парка. Когда поравнялись с воротами во двор, он предложил зайти к нему.

– А то продам квартиру, так и не увидишь. Расскажу тебе об её интересных особенностях.

– Каких?

– Ну, таких. Интересных. Сам недавно узнал. Уже думаю, не поторопился ли с продажей. Пошли.

Но только они двинулись во двор, как Тягина окликнули. Неловко улыбаясь, к нему подошел бомжеватого вида человек в широком плаще.

– Миша, не помнишь меня? Клименко. Я тоже тебя еле узнал. А ты здесь живешь, да?..

Это был старый-старый знакомый, когда-то один из лучших журналистов города. Тягин считал его умершим.

– Извини, я, кажется не вовремя, – спохватился Клименко. – Я просто тоже здесь рядом живу, проходил, думаю: ты не ты? Рад, что ты жив-здоров…

Он взмахнул ладонями и, попятившись, пошел прочь. Глядя на покорную спину в плаще, Тягин не выдержал и в несколько быстрых шагов его нагнал.

– Ты сказал, где-то рядом? Я зайду, скажи адрес.

– Да! – радостно ответил Клименко. – Прямо вот здесь, в Канаве. Сейчас…

Тягин помахал рукой Майе, а Клименко, торопливо доставая бумагу и ручку, продолжал приговаривать:

– В двух шагах, только спуститься. А ты помнишь, у меня псевдоним был Арнольд Канавин? Не помнишь? Да, был такой. Вот, сбылось. Вечером я всегда дома. И это, Миша… извини… пару копеек, если можно…

– Да, конечно.