Его величество

В Технологическом институте, по указанию министра финансов, из ольхового дерева сделали огромное красное яйцо, в которое и вложили 15 000 полуимпериалов. Разрезанное надвое, оно раскрывалось пополам посредством сложного механизма. В первый день Пасхи чиновники министерства финансов доставили яйцо в Зимний дворец. В кабинет императора внесли его вслед за Канкриным несколько камер-лакеев.

— Что это? — спросил Николай Павлович, с любопытством рассматривая подарок.

— Позвольте, ваше величество, раньше похристосоваться, — сказал министр.

Государь поцеловался с министром.

— Теперь, ваше величество, осмелюсь поставить вам красное яичко от наших же богатств и просить вас дотронуться до этой пружины, — с каменным лицом проговорил Егор Францевич.

Государь тронул пружинку. Яйцо раскрылось, и показался желток — полуимпериалы.

— Что это? Сколько их тут? — спросил удивленный государь.

— Здесь 15 000 полуимпериалов, ваше величество. Все они сделаны из урезков, остающихся после вырезок из полосового золота кругляков, нигде не называемых по отчетам, — все так же спокойно сказал Канкрин.

— Урезка? Экономия? Тогда пополам с тобой, — воскликнул Николай Павлович.

— Никак не могу принять. Это подарок ваш, — скромно поклонился министр.140

Император всегда подогревал интерес к своему министру. Он говорил, что его Канкрин враг новых налогов и займов, выступает против излишних расходов, составляя иногда оппозицию ему самому. При каждом удобном случае Николай Павлович вспоминал о своем министре финансов: «А то, бывало, придет ко мне Канкрин в туфлях, греет у камина спину и на всякое мое слово говорит: „Нельзя, ваше величество, никак нельзя!“141»

Что позволял император Канкрину, не разрешалось ни одному министру. Такое отношение между ними сложилось, когда министр финансов начал в 1839 году денежную реформу. Манифест об устройстве денежной системы провозгласил основной денежной единицей России серебро, а законной монетной единицей — серебряный рубль. Государственные ассигнации объявлялись вспомогательным знаком стоимости, для них был установлен курс 3 рубля 50 копеек за серебряный рубль.

Николай Павлович и Егор Францевич несколько лет встречались в государевом кабинете на первом этаже Зимнего дворца, обсуждая детали реформы. На завершающем этапе император чувствовал себя увереннее: спорил с министром, вносил дельные предложения. Они вместе рассматривали предпосылки к денежной реформе и ее поэтапное осуществление — динамичное развитие товарно-денежных отношений.142

25 января 1843 года, в заседании Комитета о замене государственных ассигнаций на звонкую монету, Николай Павлович говорил о финансовой реформе уже со знанием дела:

— В прежние времена я должен был слепо и безусловно утверждать всё предлагаемое мне по финансовой части, о которой не имел никакого понятия. Но теперь, после 17-летних занятий, мне стыдно и совестно было бы не приобрести самому каких-нибудь практических познаний по этой части и продолжать верить, как прежде на слово. Поэтому я подробно сообразил нынешний вопрос и пришел к убеждению, что нет никакого удобства иметь два рода депозитных билетов: одни теперешние, обеспеченные в полной их сумме, а другие вновь предлагаемые, с фондом только против шестой их части. Ясно, что тут была бы странность согласиться и связать между собой эти две системы, а на какие-нибудь тайные проделки я никогда не соглашусь. В такого рода делах, где в виду у нас общая польза и предмет ежедневной потребности народа и где намерения наши, разумеется, совершенно добросовестны, не вижу никакого повода скрывать и маскировать наши действия. Их, напротив, должно оглашать перед народом в полном объеме, иначе всякое умалчивание дало бы делу вид тайный и как бы своекорыстной цели и не могло бы не вселить в умах напрасных, совершенно противоположных нашим видам, подозрений.143

Действуя всегда прямо, и открыто высказывая мысли, Николай I часто шел впереди своих сотрудников, нередко тормозивших благие начинания государя.

* * *

В кабинете за письменным столом сидел пожилой мужчина в изношенном сюртуке и серых брюках без штрипок. Бледное холодное худощавое лицо его было обращено к единственному окну помещения, выходившему на Дворцовую площадь. Голубые глаза задумчиво смотрели на невыразительное небо, покрытое сплошным серым полотном туч.

В начале сороковых годов здоровье министра финансов Егора Францевича Канкрина сильно пошатнулось. Он неоднократно просился в отставку, но император не давал согласия. Ежегодно для восстановления сил Канкрин ездил на летние месяцы то в свое имение в остзейском крае, то за границу на воды. Со вчерашнего дня он был в отпуске. Завтра уезжал в Баден-Баден.