По мере своего появления и эволюции новые экспоненциальные технологии усугубляют проблему гомофилии. Компания Genomic Prediction помогает парам в рамках программы ЭКО выбрать наиболее здоровый эмбрион. С развитием инструментов генной инженерии некоторые из существующих табу постепенно исчезнут, и эти технологии будут становиться все более приемлемыми для все новых групп пользователей — и тогда наша склонность объединяться с себе подобными станет влиять даже на наших потомков: не исключено, что мы будем выбирать детей, которые выглядят или думают так же, как мы, еще до их рождения.
Подобные радикальные перемены способны привести к размытию идеалов, необходимых здоровому обществу: мы откажемся от общих целей, ценностей, опыта, которые нас пока объединяют. Гомофилия разрушает человечество, делит нас на мелкие разрозненные группы со все более радикальными взглядами. Она возводит стены, а не мосты.
По мнению Джеймса Бойла[489]
, профессора права из Университета Дьюка, мы живем в эпоху второго огораживания. Первый такой период приходился на XV–XIX века в Европе, когда земли, бывшие прежде общинными, в первую очередь поля для выпаса скота или леса для охоты и собирательства, стали переходить в собственность отдельных владельцев в соответствии с выпускавшимися для этого законодательными актами. Многие экономисты считают, что это огораживание стало началом промышленной революции, так как способствовало резкому повышению эффективности использования сельскохозяйственных земель. Однако процесс этот был долгим и жестоким, разрушительным для социальных связей, на которых строилась сельская жизнь. По словам одного из ведущих историков экономики, огораживание означало, что богатые «буквально грабили бедных, отнимая причитавшуюся им долю в общем богатстве»[490].В нынешний период второго огораживания мы снова наблюдаем, как в некоторых сферах общественной жизни возникают несвойственные им прежде товарные отношения. «То, что прежде считалось либо общей собственностью, либо вообще не представлялось товаром, теперь подпадает под новые или расширенные права собственности», — пишет Бойл[491]
. Эти новые законы, определяющие жизнь каждого из нас, создаются частными компаниями: общественное обсуждение ведется теперь на частных платформах; самая интимная информация о личной жизни теперь продается и покупается; даже сценарии, в рамках которых мы знакомимся или развиваем социальные связи, диктуются крупнейшими корпорациями.Что мы можем предпринять? В рамках этого нового «огороженного» пространства мы оказываемся в полной зависимости от решений корпораций, при этом складывается впечатление, что возложить на них ответственность невозможно. В контексте экономики данных нынешней экспоненциальной эпохи общество радикализируется и дробится, в силу чего у нас остается существенно меньше возможностей для проявления гражданской позиции. Две эти тенденции зажимают нас в тиски, сокращая шансы на создание и сохранение демократических институтов, которые обеспечивают способность общества к нормальному функционированию.
Мы можем сообща — при обязательном участии больших корпораций — договориться о необходимости новых правил. Даже Ник Клегг, руководитель подразделения Facebook
Уже сейчас мы можем начать размышлять о том, какую форму должны принять эти новые, более демократические нормы. Мы не должны ставить целью определение правил для отдельных компаний и платформ, будь то Facebook
Прежде всего, информационная прозрачность. Системы, определяющие сценарии появления и распространения контента в интернете (что именно подвергается цензуре, что продвигается рекомендательными алгоритмами), должны быть открыты и достаточно просты для анализа и контроля. В нынешнем виде платформы крайне сложны с технологической точки зрения и совершенно непрозрачны: логика их работы скрыта от стороннего наблюдателя, а решения принимаются где-то внутри корпоративной машины. При большей информационной открытости мы сможем наблюдать за тем, как технологическая элита принимает решения, и оценивать их влияние на нашу жизнь.