Эльдар Рязанов

Ультимативная запретительная мера, конечно, объяснялась тем, что у властей был на Евтушенко зуб. Не далее как в прошлом году поэт открыто протестовал против ввода советских войск в Чехословакию — и вот теперь кара настигла вольнодумца.

Сдаваться Рязанов и Евтушенко не собирались, хотя оба понимали, что проступок поэта был слишком велик, а советская власть слишком злопамятна. Тем не менее и режиссер, и несостоявшийся актер письменно обратились к секретарю ЦК КПСС Михаилу Суслову — тому самому, который взъярился в свое время на «Человека ниоткуда». Конечно, и на этот раз Рязанов не дождался от него ничего хорошего.

Текст несколько комического в своей выспренности письма Суслову за авторством Евтушенко режиссер неизменно приводил во всех позднейших переизданиях собственных мемуаров:

«Дорогой Михаил Андреевич!

Зная Ваше всегдашнее участие в моей судьбе, я обращаюсь к Вам с не совсем обычным письмом. Известный режиссер Э. Рязанов пригласил меня сниматься в кинофильме „Сирано де Бержерак“ по пьесе, любимой мной с детства. Признаться, я был несколько смущен, так как никогда до этого не снимался в кино, хотя и мечтал об этом. Правда, меня неоднократно приглашали сниматься в кино иностранные режиссеры, но я всегда категорически отказывался, потому что хотел попробовать свои силы в этом не где-то, а именно у себя на Родине.

Я долго работал над ролью вместе с Рязановым. Это было тяжело, даже мучительно, но дало мне удивительно радостное новое ощущение. Для меня было большим днем в моей жизни, когда худсовет объединения „Луч“ киностудии „Мосфильм“, в котором собрались выдающиеся мастера кино, утвердил меня в главной роли после просмотра кинопробы. Я продолжал напряженную репетиционную работу, чтобы приступить непосредственно к съемкам, которые должны начаться 15 августа. Однако неожиданно на студию позвонил тов. Баскаков В. Е. из Кинокомитета и — хотя он даже не смотрел пробы! — предъявил ультиматум: или снять меня с главной роли, или картина будет в 24 часа закрыта.

Это было для меня как обухом по голове после всех моих многодневных мук, радостей, после утверждения меня в главной роли.

Может быть, было сомнение в том, что я не смогу ее сыграть, поскольку я не профессиональный актер? Но есть единогласное положительное мнение художественного совета и опытного режиссера Рязанова.

Может быть, поэту вообще зазорно сниматься в кино? Но мой учитель Маяковский не считал это зазорным, а, напротив, много и плодотворно снимался.

В чем же дело? Я убежден, что дело только в одном — в моей фамилии, к каковой некоторые люди относятся вообще предвзято…

…Дорогой Михаил Андреевич! Конечно, я не собираюсь бросать профессию поэта, но иногда бывает, что у человека есть несколько талантов. Как утверждают, у меня есть актерский талант, но мне даже не дают испытать его в работе, несмотря на веру в меня Рязанова, всей съемочной группы и худсовета.

В данном случае это не какой-то сложный идеологический вопрос, т. к. текст Ростана вне всяких подозрений, а бюрократическое, заранее предвзятое отношение ко мне лично.

Я прошу Вас помочь мне преодолеть барьер этой предвзятости и приложу все силы, чтобы достойно сыграть эту дорогую мне роль. Для меня это будет серьезной работой, а не каким-то развлечением, и одновременно большим праздником в моей жизни.

Ваш Евгений Евтушенко».

Письмо это осталось без ответа, равно как и более официальное послание Рязанова тому же адресату.

1969 год вообще оказался одним из худших в жизни Эльдара Рязанова. В августе режиссера угораздило порвать мениск — и он угодил на операционный стол. В то время когда Рязанов лежал в больнице, скончалась Софья Михайловна, убитый горем сын хоронил мать, будучи на костылях.

Евтушенко же вскоре написал довольно злое диссидентское стихотворение «Прощание с Сирано», в котором есть и такие строки:

Товарищ Баскаков с лицом питекантропа,

как евнух, глядящий испито и каменно,картину прикрыл, распустил киногруппу.Живейшая бдительность свойственна трупу.И трупы от злобы на креслах подскакивают,и трупы, пыхтя, все живое закапывают.Россия когда-то была под баскаками,

теперь — под баскаковыми.

Евтушенко посвятил сей опус Эльдару Рязанову, однако подарить ему копию в 1969 году не рискнул — просто дал прочесть.

Стихотворение заканчивается следующей строфой:

И только когда я дышать перестануи станет мне все навсегда все равно,Россия поймет, что ее, как Роксану,любил я, непонятый, как Сирано…