– Ты мой ягуар! – зашептала она. – Не хочешь меня сейчас реинкарнировать?
На что ягуар отмахнулся:
– Ни. Ни.
Между тем в квартире на Бронной произошла первая серьезная ссора между супругами Бекки и Мариной Мессе.
– Ты будешь рожать? – наступала Марина на юную и слабовольную Бекки.
– Я буду, но ты меня не торопи.
– Мне нужно заказывать сперму!
– Заказывай.
– И что же я буду с ней делать?
– А я?
– Ее закачают в тебя из пробирки.
– Марина! Мне боязно.
– Не понимаю! Спокойно, стерильно и под наблюдением!
– Ну, все-таки… Чей же он будет ребенок?
– Он будет твоим и моим. То есть: нашим.
– А ты-то при чем?
– За эти слова я могу и убить, – сказала Марина.
Жена ее Бекки вся сжалась:
– Прости меня! Я…
– Ты продажная сука! Ты вспомни хотя бы, с кем ты развлекалась!
– Не трогай его! – завизжала вдруг Бекки. – Я с ним была счастлива! Если б не ты…
– Да если б не я, ты сгнила бы в канаве!
– И пусть! Пусть я лучше сгнила бы, зато…
– Зато тебя каждую ночь бы имели!
– Других же имеют! И все только рады!
Марина надела пиджак, безрукавку, взяла рукавицы и хлопнула дверью.
Но вечных скандалов – увы! – не бывает. Душа начинает зализывать раны, как волк, чудом вырвавшийся из капкана. А кроме того: ну сегодня подрался, ну завтра подрался, а дальше-то что? Ты стукнул по черепу ржавой уключиной, тебя саданули по роже будильником, но светлые звезды сияют на небе, и солнце восходит, и птицы щебечут. Никак твой проломленный череп не скажется на ходе событий и необъяснимых поступках народов, царей, государств.
Марина вернулась под утро и в той же своей безрукавке, в намокшем от влаги ночном пиджаке нырнула в постель, где невинная Бекки спала крепким сном. Марина вгляделась: лицо как цветочек, но эта уклончивость в каждой черте! Она обняла свою робкую жертву.
– Ответь мне, Ребекка! Ты любишь меня?
Но Бекки зачмокала ртом, не ответила.
После того как, поколебавшись между демократами и республиканцами, американский народ выбрал в президенты чернокожего демократа Обаму, как спелый арбуз, пополам раскололся загадочный Салем. Простые и в прошлом советские люди совсем потеряли рассудок. Одни были за демократов. Другие – за республиканцев. И те и другие – случись им столкнуться на поле сраженья – стояли бы насмерть.
Евсей Иосифович принял сторону республиканцев и особенно полюбил политического деятеля Сару Пейлин, зажатую льдами далекой Аляски и в ней истреблявшую диких волков. И эта любовь его к Саре сказалась на их отношениях с Вассой Владимировной. Разбилась семья окончательно. Евся спал вместе с котом на кошачьей подстилке.
– Я знаю, что если бы он не был черным, – шипела она за обедом, – так ты бы…
– Оставь это, Вассынька! – Муж поджимался.
– Ты помнишь, Евсей, как Марина сказала, что в этом – не помню каком – из миров «поэты – жиды»?
– Так это же, зайка, она про евреев.
– «Жиды» – это просто метафора. Разве ты в тексте не слышишь метафору, Евся?
– Метафору слышу.
– Ты, Евся, расист!
– Какой я расист?
– Очень даже простой!
И, выиграв спор с огорченным супругом, бросала ему сквозь широкие зубы:
– Все! Спать иду, хватит. Доешь там, в кастрюле…