Эмансипированные женщины

- Старо! - ответил Бжеский. - Никаких форм бытия, помимо материальных, не существует; просто у людей сильны тяга к жизни, инстинкт самосохранения. Этот инстинкт и заставляет фантазировать по поводу будущей жизни.

- Слава богу, вот и пример бесполезного инстинкта. Когда аист или жаворонок к осени улетает на юг, мы знаем, что он найдет там теплый и обильный край; но если человек тоскует по вечной жизни, мы сразу же заявляем, что его надежды - химера. Нечего сказать, хорош позитивизм.

- Но что поделаешь, если это действительно так? К тому же инстинкт самосохранения полезен для сохранения вида. Человеку здоровому он дает возможность обдумывать далеко идущие планы, которые осуществляют другие, а больному и умирающему услаждает предсмертные часы.

- Вот-вот! - подхватил Дембицкий. - Стало быть, бог ли, природа ли, во всяком случае, какая-то высшая сила, благодаря которой мы существуем, придумала целый ряд трансцендентных бредней для того, чтобы вы не скучали и не расстраивались в последние минуты своей жизни? Полное смешение понятий. Ведь для вас, материалистов, природа - это сама истина, она никогда не обманывает. На поверку же выходит, что в одном случае она все-таки лжет: когда наделяет человека чувством отвращения к смерти! А я, простите, представляю себе все иначе. Отвращение к смерти свидетельствует лишь о том, что между душой и смертью существует глубокая дисгармония. Рыба, вынутая из воды, или птица, погруженная в воду, бьются в тревоге, так же как человек, когда он думает о небытии. Иначе говоря, небытие - это яд для души. Размышляя о небытии, вы пьете этот яд и поэтому тревожитесь и безумствуете; я же верю не в небытие, а в жизнь и поэтому смеюсь над смертью. Вы больны, а я в моральном отношении здоров.

Дембицкий встал и начал искать шляпу. На улице уже стемнело.

- Вы уходите? - воскликнула Мадзя, хватая его за руку.

- Я устал, - ответил Дембицкий своим обычным голосом. Ораторский пыл у него охладел, и перед Мадзей стоял просто старый, больной человек.

- Послушайте, - обратился к старику Бжеский, - поедемте со мной в гостиницу ужинать - я ставлю бутылку шампанского. Знаешь, Мадзенька, у меня с собой три тысячи, да на двадцать тысяч я застрахован. Все это останется вам...

- Опять ты за свое! - перебила его сестра. - Вот видите, пан Дембицкий, пока вы говорили, он даже повеселел, а сейчас, когда вы собрались уходить...

- Ну, и разделали же вы меня, ну, и разделали! - весело сказал Бжеский. - Но, должен признаться, микстура подействовала.

- Что, обратились в новую веру? - с полуулыбкой спросил Дембицкий.

- Ну, до этого дело не дойдет. Но вы справедливо заметили, что перед смертью я могу сойти с ума, и это меня отрезвило. Не удивляйтесь: ведь уже несколько недель я нахожусь в одиночестве, и мысль о смерти ни на минуту не покидает меня. А человек, что ни говори, - стадное животное и не может без конца думать об одном и том же.

- Здись, - воскликнула Мадзя, - клянусь тебе, ты поправишься! Правда, пан Дембицкий, у него нет никакой чахотки?

- Очень может быть.

- Ах, если бы это было так, если бы он захотел лечиться и начал рассуждать, как вы, я бы тогда, знаете что? Я бы вышла за вас замуж! - с жаром произнесла Мадзя.

- Дело не стоит хлопот, - ответил Дембицкий. - А захотите выйти замуж, я посватаю вам одного хорошего человека.

- Никогда! - тихо прошептала Мадзя, и на лице ее изобразилась такая печаль, что старик решил впредь не касаться этой темы.

Он попрощался с сестрой и братом и вышел, пообещав прийти в Европейскую гостиницу, где остановился Здислав. Когда старик был уже на лестнице, Мадзя выбежала вслед за ним и, крепко сжав его руку, шепотом спросила:

- Что вы думаете о Здиславе?

- Кажется, он действительно тяжело болен.

- Но ведь он ходит, говорит...

Дембицкий пожал плечами и начал медленно спускаться с лестницы.

Когда Мадзя вернулась в комнату, брат с возмущением набросился на нее:

- Ты просто смешна со своими коридорными секретами! Я знаю, ты спрашивала о моем здоровье. Но что бы ни ответил тебе твой философ, меня он не разуверит. Я обречен, и все напрасно. Дни мои сочтены. И все-таки старик оказал мне большую услугу. Теперь остаток дней я смогу заполнить размышлениями об его вере в будущую жизнь. Счастливый человек, идеалист, оптимист! Мы, нынешнее поколение, не можем быть такими.

- Стало быть, ты не веришь тому, что он говорил? - с удивлением спросила Мадзя.

- Дитя мое, все это старые гипотезы, а не доказательства и, тем более, не факты. Верить же следует не словам, а только фактам.

- Знаешь что, Здислав, - сказала вдруг Мадзя. - Я дам телеграмму отцу, что ты здесь.

Брат схватил ее за руку.

- Боже тебя упаси! - рассвирепел он. - Я и за границу-то бегу, чтобы не встретиться со стариками!

- Тогда я поеду с тобой. Деньги у меня есть...

- Не по-е-дешь! - отчеканил брат. - Дайте же мне хоть умереть так, как мне нравится. Не нужны мне прощания, слезы, разговоры.

- Здислав!