Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Вспоминаю о нем с чувством глубокого уважения. Инспектором учебной части считался профессор полковник Лев Кирпичев[49], тоже ученый артиллерист и старый холостяк. Семья Кирпичевых, состоявшая из нескольких братьев, была очень талантливая, а все братья были профессорами (Нил – Инженерной академии, а Константин – в Технологическом институте). Наш Лев был большой оригинал; читал нам один из технических отделов «Артиллерии». Держал себя величественно и спокойно, читал лекции в белых перчатках и с мелом в руке. Считал, что «Артиллерия» – величайшая из всех отраслей научных знаний, содействующая прогрессу человечества. Был методичен и строг в соблюдении всех требований программы. Требовал от нас настойчивой работы и спокойных, толковых, в его духе, ответов.

Над его маленькими странностями подтрунивали, но лично его глубоко уважали за честные, прямые и чистые взгляды и безукоризненную веру в науку, хотя бы и в несколько ограниченных пределах.

Профессорский состав общеобразовательных предметов был превосходен. Высшую математику (дифференциальное, интегральное исчисления и все приложения их) читали две знаменитости: профессора Будаев[50] и Рощин[51]. Они излагали свои предметы ясно, толково и увлекательно, несмотря на сухость этих занятий по существу. Мы усердно за ними записывали все лекции. Из записей еще наших предшественников был составлен объемистый курс у слушателей каждого из этих профессоров; конспект этот ими проредактированный, инспектором классов издан в литографированном виде и роздан нам как учебник. Все-таки записи в классах много дополняли этот учебник.

Лев Львович Кирпичев

Мне выпало на долю слушать проф. Рощина, о котором вспоминаю с великим уважением. Небольшого роста, худощавый, всегда скромно одетый в один и тот же штатский сюртук, он нас поражал и привлекал очень выразительным умным лицом, обрамленным седеющей копной волос на голове, бородой и усами. Приходил он в класс тихо, спокойно, вежливо ответив на поклон, немедленно брал в руки мел: не теряя ни на что, кроме лекции, ни одной секунды, он клал мел и вытряхивал руки только по сигналу «отбой». Ни для каких представлений начальству он не одевал мундира и орденов, которых, как наград, не принимал, возбудив тем даже неудовольствие высших сфер.

Однажды, одна из самых крупных после императора высочайших особ, удостоив посещением нашего училища, явилась в нашу аудиторию на лекцию проф. Рощина, окруженная свитой и училищным начальством. Мы вскочили и по уставу ответили на привет. Рощин, не кладя мела, в запачканном сюртуке, спокойно повернулся к особе и сказал: «Я, Рощин, читаю интегралы!» Затем спокойно подошел к доске и стал продолжать свою прерванную лекцию. Особа из вежливости немножко посидела и громко с шумом ушла, не подав профессору руки. Но все наши симпатии были в эту минуту на стороне нашего профессора.

Александр Александрович Иностранцев

Геологию нам читал, и очень увлекательно, профессор Иностранцев[52], поражавший нас своей колоссальной эрудицией. Иностранную литературу, к сожалению, и здесь преподавали по старому методу, а потому с тем же результатом, что и во всех других учебных наших заведениях.

Все специальные военные предметы читались профессорами военных академий очень ясно, четко и требовательно. Курс химии, физики и практические работы в огромной (и знаменитой по величине и благоустройству) нашей лаборатории преподавали известные научные светила с мировым именем: генерал Федоров[53] и полковник Котиков. Я увлекался химией и охотно проводил не только назначенные часы в лаборатории, но и в свободное время, что поощрялось даже начальством. Словом, я слушал охотно и занимался всем, что преподавали нам по нашей широкой программе, радуясь тому, что не потерял такого полезного года преждевременным выходом в офицеры. На первой же трети года результат репетиций показал и мой незаурядный успех среди моих бойких, развитых товарищей, коренных михайловцев: я попал в первый десяток и довольно близко к верхушке.