Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Вся строевая часть училища была вверена командиру отдельной училищной батареи гвардии полковнику фон Баумгартену[54]

с полным составом офицеров по широкому штату. Наш командир батареи был превосходный знаток своего строевого артиллерийского дела, строгий и крайне требовательный во всех отношениях. Офицерский состав был подобран ему под-стать. Внутренняя жизнь в батарее и все строевые занятия велись по строго продуманной программе: весь день с 6 ч. утра был заполнен до отказа и строевыми и классными занятиями. Очень тягостна был ежедневная (даже в праздники) верховая езда (от 6 ч. 20 м. утра) в манеже целый час, да еще половину этого времени без седла. Зимой, когда еще совсем темно, в 6 ч. утра в дортуаре раздавался громкий и резкий голос старшего берейтора училища: «Прошу слушать! На верховую смену назначены:..», а затем произносится фамилия юнкера и название очередной ему лошади, напр[имер]: «Селиков – Селедка», «Артамонов – Сарданапал» и проч. Юнкера просыпаются, вскакивают и торопятся умыться, одеться и прибежать в манеж, иначе лошадей своих не получат, как опоздавшие, а сядут на тех, что остались. Особенно все боялись «Селедки» – огромного кавалергардского мерина с острой прямой спиной, который мог вытрясти душу из завзятого кавалериста.

Обучение при орудиях далось мне быстро, а в отношении чистой выправки и строевой муштры я быстро занял такое же место, как и в прежнем училище. Верховая езда, знакомая еще в киевском корпусе, теперь мне очень пригодилась: обучающий нас (ротмистр фон Баббенет) скоро продвинул меня в голову всей смены, с одобрением отозвавшись о моем умении ладить с конем. Я был этим очень польщен и в душе возблагодарил незабвенного Павла Николаевича Юшенова. Все мы верховой езде учились очень усердно, так как умение ездить считалось признаком хорошего тона, а артиллерийские офицеры, как и в коннице, всегда должны служить на коне. Начальство строевое очень поощряло такое стремление.

Но кроме одиночной верховой езды с вольтижировкой нас учили еще с орудиями, запряженными каждое шестериком, попарно цугом, во главе с вожатым орудия; на каждой паре сидел ездовой, имя в правой руке повод второй своей лошади. Вожатый, или уносный фейерверкер, и ездовые орудия должны были твердо, сообразительно и очень внимательно ездить, иначе на больших аллюрах, при поворотах особенно, лошади путались в постромках, и дело кончалось иногда катастрофой. На роли таких конных избирались юнкера из лучших ездоков и очень усердно упражнялись в своем деле, так как в их руках была возможность провалить на ответственном смотру все обучение строевой батареи.

Нелегка была задача и «номеров орудия», напр[имер] на полном карьере по команде: «С передков! Слезай!» – едва сделан орудием крутой поворот, надо было лететь с высокого передка вниз, ударяясь руками в круп лошади и отскакивая в сторону от колес еще не остановившегося орудия, а затем броситься к хоботу лафета и быстро снять его с передка орудия. Все это требовало личной смелости, решимости, быстроты, большого навыка и смекалки. Вот почему хорошо обученный состав батареи снисходительно посматривал не только на пехоту, но и на конницу, зная, что они этой специальной выучки не имеют, а проделать, даже при желании, таких эволюций не смогут, тогда как хорошие строевые артиллеристы справятся и в пешем строю с ружьями, и заправскую конницу изобразят. И такое качество артиллеристов все другие роды оружия видели часто: на парадных смотровых учениях зимой и в лагере на маневрах, относясь за это к артиллеристам с уважением.

Протек зимний период занятий. В Михайловском манеже опять восстановились торжественные разводы, прерванные было войной и отсутствием императора из столицы. От Михайловского училища на первый же такой развод назначался один взвод и ординарец от юнкеров. Строевое начальство, очень озабоченное, усердно подготовлялось к этому разводу.

Вызванный однажды к командиру батареи, у которого было еще несколько училищных офицеров, я был подвергнут специальному одиночному экзамену в отношении выправки, владения холодным оружием и маршировки. Весь строевой конклав, по-видимому, был удовлетворен, и мне объявлено было, что на предстоящем разводе я избран быть ординарцем к императору. С меня специально портной снял мерку, и было сшито все новенькое обмундирование и пригнано снаряжение. Несколько раз меня прорепетировали в отношении четкости и чистоты рапорта.