Читаем Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера полностью

«Вы хотите, господа, сознавая превосходство своих крепких нервов, расправиться со всеми этими страдальцами? Но кто поручится, что завтра или послезавтра вы сами не будете причислены к великой армии страдающих? […] Если сегодня вы еще не чувствительны ко всему шуму городской культуры, то достаточно незначительного припадка инфлюэнцы, пары бессонных, полных тревог и беспокойства ночей, чтобы сделать и вас столь же чувствительными, как тех невротиков, о тирании которых вы рассказываете басни, в то время как сами их тираните» (см. примеч. 58).

Если нервные срывы были даже у Бисмарка – кто бы отважился настаивать на крепости собственных нервов?

Прототипом немца вильгельмовской эпохи считается Дидерих Геслинг – «Верноподданный» Генриха Манна. Но за его суровостью кроется сентиментальность: «Дидерих Геслинг, ребенок смирного нрава […]»[189]

, – так начинается роман (см. примеч. 59). Если в последнее время в качестве характерной черты тогдашнего менталитета приводится дуэль, то в романе студент Геслинг с глубоким удовлетворением убеждается, что поединок на рапирах вещь не такая страшная и не выходит за рамки добродушных пивных правил. Среди всевозможных страхов, которыми кишат истории неврастеников, страх перед студенческой дуэлью появляется лишь спорадически. Бесцеремонность, типичная для того времени, имела грубую сторону, но и своего рода уютность – непринужденность мужской компании. Связанные с корпорациями[190]
протекционные системы сулили освобождение от «борьбы за существование». Да и культура корпораций господствовала не повсеместно – даже в кругах национальной академии существовали различные настроения. Не кто иной как Трейчке, идол националистов, будучи студентом, признавался, как «ненавистны» ему «дуэльные безобразия». Для властных кругов кайзеровской Германии дуэли как отстаивания чести не существовало. Норберт Элиас отмечает даже некоторую конкуренцию между придворным обществом и обществом, «способным к сатисфакции» (см. примеч. 60).

Феодально-аграрный элемент в политической культуре кайзеровской Германии хотя и был тесно связан с военной кастой, но содержал черты квиетизма. Их можно наблюдать даже у Бисмарка, который в пожилом возрасте все чаще ссылался на проблемы с нервами, чтобы месяцами уединяться в своих поместьях. Многие владельцы дворянских поместий опасались, что не выдержат конкурентной борьбы нового века и в конце концов окажутся разрушены и финансово, и психически, как барон фон Ротзаттель в романе Густава Фрейтага «Приход и расход». Некий граф Армин-Шлагентин написал брошюру с опровержением дарвиновской теории о том, что «борьба за существование» способствует прогрессивному развитию: по его словам, каждый заводчик знает, что эта теория – чушь, и что нельзя получить лучших свиней, если урезать им корм да еще заставить друг с другом за него бороться (см. примеч. 61). С точки зрения сельской знати «борьба за существование» выглядела столь же фатальной, как с точки зрения теории неврастении. Это укрепляло всеобщее чувство, что уже ради сохранения психического здоровья людей необходимо срочно формировать сельский мир в противовес индустриальной империи. Потребность в защите, возникающая вследствие нервной слабости, в конечном эффекте укрепляла феодально-аграрные элементы кайзеровской Германии; однако это еще не влекло за собой автоматически милитаризацию общества. Преобладание знати в офицерском корпусе долгое время держало в узких рамках экспансию армии, а также безусловное применение принципа эффективности в военной карьере.

Социал-дарвинизм в предвоенной Германии был далеко не так свиреп, как часто пишут. Самыми эффективными популяризаторами дарвинизма в Германии были Эрнст Геккель и его друг Вильгельм Бёлыне, автор бестселлера «Любовь в природе» (1898–1902). В их дарвинизме «борьба за существование» не играет ни чересчур заметной, ни особо достойной роли. Бёлыие буквально растворяется в культе любви: обожествлении секса в самых разнообразных проявлениях. Оглушительный успех его книги плохо сочетается с представлением о жестком духе времени, враждебном к телесным удовольствиям.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука