Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

В начале правления Вильгельма II политическая сцена представлялась скорее в розовом цвете. По сравнению с 1880-ми годами картина этой сцены менялась от «социального вопроса» к «мировой политике», т. е. как бы от берлинских задворок к Самоа. Иногда возникало впечатление полной открытости миру. В этом эйфорическом настроении то, что позже стало считаться неврастенической нерешительностью, еще казалось избытком свободы. Бисмарковский «кошмар коалиции», т. е. чудовищный страх перед тем, что его враги сплотятся в единую коалицию, его ближайшие преемники не разделяли – альянс между Россией и Англией считался столь же невозможным, как брачный союз медведя и кита. Казалось, что разрядка намечается не только во внутренней, но и во внешней политике. Бюлов заверял, что Германии уже не нужно, как в первые десятилетия после аннексии Эльзаса и Лотарингии, опасаться «нападения со всех сторон». «Великие цели сегодняшней политики интересов – Средиземное море, Византия (sic!), Персия, Восточная Азия – вопросы, по отношению к которым мы имеем свободу выбора». В 1906 году, когда «мировая политика» Бюлова уже стала для ее критиков бесцельной политикой «всего и ничего», Гарден писал в «Die Zukunft» о Бюлове: «Это канцлер для воскресений. Упитанный, хорошо спящий по ночам. При плохой погоде ему бы никто не доверился. Поэтому он рьяно тщится всем доказать, что горизонт ясен и светел […] Он относится к слабым, вялым, трусливым душам, страстное желание и гордость которых – не иметь врагов» (см. примеч. 67).

Самым блестящим успехом «мировой политики» Бюлова многие считали обретение двух крупных островов Самоа в конце 1899 года. Эти сказочные острова воплотили в жизнь заветное желание Бюлова, наполнили содержанием его крылатую фразу 1897 года о том, что Германии требуется «место под солнцем». С момента подписания в Берлине акта о Самоа в 1889 году эти острова находились в совместном владении Германии, Англии и США. В 1899 году присутствие Германии на Самоа оказалось под угрозой, и с двумя другими державами, подписавшими договор, возник открытый конфликт. По сообщению Бюлова, Тирпиц опасался, что из-за Самоа разразится большая война, и германская мечта о морской державе пойдет ко дну еще до того, как сойдут на воду первые крупные боевые суда. Здесь настал великий момент для Бюлова, когда он мог с успехом разыграть репутацию человека с крепкими нервами: «Все успокоится, если только у нас не сдадут нервы». Ему помогло то, что из-за начавшейся тогда бурской войны Англия не могла себе позволить конфликт вокруг Самоа. Когда владение обоими островами было гарантировано, Вильгельм II восторженно телеграфировал своему канцлеру, что тот «чистый волшебник, которого мне совершенно незаслуженно по милости своей послали Небеса» (см. примеч. 68).

Самоа околдовало не только кайзера, это был коллективный дурман. Началось оно с фазы общей ярости, когда интересы Германии на Самоа были нарушены. Профессора гремели со своих кафедр о «позоре на Самоа», а их студенты топали ногами от восторга. Между тем барон фон Рихтгофен, унтер-статс-секретарь Министерства иностранных дел, вздыхал, что Самоа не стоит даже тех издержек, которые уходят на отправку телеграмм между Берлином и Апиа. Бюлов, напротив, заявил в рейхстаге, что «превыше всего» он ставит «ценность Самоа для самосознания Германии». «Почти никогда» Бюлов не «развивал такой лихорадочной активности», как в вопросе Самоа, сообщает одно из новых исследований. Альфред Вагтс, подробнейшим образом изучивший конфликт на Самоа и еще помнивший по опыту собственной юности империалистическое настроение до 1914 года, описывает почти маниакальное увлечение Самоа как международный феномен: «глубокое подводное течение древнейших чувств, как преступных, так и чистых», пригнало империализм «к самоанским пляжам», «которые так долго умудрялись не подпускать к своему прекрасному телу гибельное воздействие алкоголя и сифилиса». Самоа было воплощением мечты о связи чувственности и здоровья – и экзотического покоя. Рядом с «цивилизованным человеком и невротиком» самоанец был «неиспорченным, сексуально раскованным, свободным от трудовых принуждений пришельцем из другого мира, вернувшимся из собственного золотого века, давно уже исчезнувшего в Европамерике». На Самоа сошлись все страстные мечты неврастенической эры. «Жемчужина южных морей» «словно магическим шлифовальным кругом» стерла «будничные проблемы германской политики» (см. примеч. 69).