Эйленбург начинает с утверждения, что большие города стали оплотами неврастении только потому, что их население рекрутируется «в основном из физически и духовно неполноценных слоев». Он считает, что в маленьких городках и в деревне «неврастения распространена сегодня никак не меньше». Тем не менее в конце книги уверяет, что один ученый из небольшого университетского городка был «тысячу раз прав», когда ради благополучия своих детей отказался от приглашения в Вену. «Присущая большому городу чудовищная концентрация», когда число контактов растет «в геометрической прогрессии», неизбежно разрушает нервную систему. Видимо, он не замечает, насколько противоречат друг другу его утверждения. «Все» в большом городе «перегружены – от высокопоставленного государственного чиновника до ассистента почтового работника, путевого обходчика и стрелочника, от директора престижного торгового дома до самого мелкого торгового служащего и приказчика». «Измученному горожанину с его истерзанными нервами» остается только бежать из мегаполиса. Проживание в спокойных предместьях, большие и малые путешествия, садовые колонии – лучшие лекарства от городской нервозности. Эйленбург приветствует также народные купальни и даже поддерживает требование социалистов об общественных кухнях, которые освободят «мир женщины» от «незначительных и недостойных» бытовых мелочей. Кроме того, он призывает к строжайшей борьбе против «крупнейших бедствий городской жизни» – алкоголизма и проституции (см. примеч. 76).
Большой город как патогенный элемент встречается во многих трудах о нервозности, причем повторяются одни и те же аргументы. Если авторы объясняют нервные расстройства сверхпотоком раздражителей и переизбытком потребностей и излишеств, то они в качестве главного виновника склонны видеть жизнь в мегаполисе. «Гигиеническая листовка» для нервнобольных 1901 года говорит как о доказанном факте, что «жизнь в большом городе и нервные расстройства равнозначны». Но и та мысль, что повышенная нервозность – это не только расстройство, но и приспособительная реакция к индустриальной культуре, также возникает на опыте большого города.
Тема нервозности способствовала тому, что спорить о состоянии городов продолжили и после того, как удалось достичь первой великой цели коммунального гигиенического движения, на которой прежде концентрировалось все и вся, – речь идет о снабжении городских жителей чистой питьевой водой. В 1888 году показатели смертности в немецких городах впервые упали ниже сельских, и этот эпохальный перелом был отмечен и оценен современниками. В 1902 году один медик привлекает внимание к «гигиене деревень» и советует гигиенистам обратиться к борьбе с грязью в сельской местности, гигиенические проблемы городов он считает уже решенными. Именно на таком фоне развернулась волна публикаций о «гигиене нервов» горожан. Авторы с полным правом отмечали, что с первыми достижениями городской санитарии решены еще далеко не все проблемы, многие неприятности стали по-настоящему заметны только теперь. Широкие улицы, через которые в город пришел ветер, избавили их жителей от древнего страха перед духотой и спертым воздухом, но зато ускорили движение транспорта. Расширение улиц и канализация невольно повлекли за собой нежелательный эффект, позволив строить густонаселенные доходные дома, – расходы на канализацию легче было выдержать при плотной застройке, а широкие улицы устранили недоверие гигиенистов, пожарных и полицейских по отношению к густонаселенным домам. Новое поколение городских реформаторов стало сомневаться в прежнем типе городской гигиены (см. примеч. 77).