Скандал вокруг Эйленбурга до сих пор обсуждался скорее в той части исторической науки, куда попадают анекдоты; с точки зрения политической и социальной истории он не выглядел серьезным событием. Тем не менее тезис Николауса Зомбарта о том, что «политическое значение» процесса Эйленбурга «трудно переоценить», вероятно, не лишен оснований. Зомбарт полагал, что безжалостная борьба Гардена против тех мужчин в окружении кайзера, кто якобы был не готов «при необходимости прибегнуть к мечу», наложила глубокий отпечаток на политическое сознание следующего поколения. Алхесирас и дело «Daily Telegraph» также внесли в него свою лепту. Гарден был теперь захвачен мыслью о том, что настало время бороться с крупным заговором гомосексуалистов. По его словам, он получил огромный ворох писем с угрозами, но револьвер его заряжен. Насколько глубоко вся эта история проникла в головы современников, заметно по тому, что молодые люди стали обнаруживать в себе признаки гомосексуальности и в то же время разразилась «эпидемия преследования» (Лёвенфельд) гомосексуалистов. Прусский военный министр призвал офицеров-гомосексуалистов подавать в отставку. Давление нарастало. Разнеслась печальная весть, что в соседних странах немцев подозревают в том, что они «в большинстве своем чувствуют себя равно-полыми». Военный историк Ганс Дельбрюк жаловался на «чудовищное моральное опустошение», которое произвел Гарден в «душе немецкого народа», внедрив интерес к сексуальным извращениям в фантазию миллионов. Процесс над Оскаром Уайльдом, проходивший в Англии в 1895 году, имел сходные последствия – случалось, что прохожие кричали вслед длинноволосому денди «Привет, Оскар!» Однако дело Эйленбурга оказалось более тесно связано со сменой политических тенденций. Восприятие ситуации в мире тесно переплелось с восприятием собственного тела: в обоих случаях слабость грозила опасностью, и побороть ее позволяла лишь суровость. С этих пор для правящих кругов стало опаснее, чем когда-либо, проявлять «мягкотелость» – нарушитель тотчас же попадал под подозрение, что он вредит национальным интересам, а также вызывал сомнения в своем физическом и моральном здоровье. Показательно, что наиболее тяжелый нервный срыв Вильгельма II, случившийся с ним в ноябре 1908 года, еще под впечатлением от дела «Daily Telegraph», был вызван тем, что начальник его военного кабинета Хюльзен-Хезелер упал замертво после того, как он (уже не впервые) станцевал перед кайзером шуточный танец, облачившись в балетную пачку. В актуальном контексте эта внезапная смерть показалась божьей карой за подобные игры. Гольштейн подвел под делом Эйленбурга следующий итог: «Скандальные разоблачения […] мы преодолеем прежде всего тем, что будем проводить и внутри страны, и за ее пределами достойную политику, которая вытащит нацию из трясины и приведет ее к высоким целям» (см. примеч. 75).
Городская гигиена, школьная нагрузка, реформа жизни: реформаторский потенциал заботы о нервах
Сто лет назад о нервозности писали даже больше, чем сегодня о стрессе. Концепт нервозности особенно сгодился в трех долгих публичных дискуссиях: о плюсах и минусах больших городов, о школьной нагрузке и обо всем, что имело отношение к «гигиене» и реформе жизни. Учение о нервах повсюду ассоциировалось с актуальными реформ-движениями.
В 1902 и 1903 годах независимо друг от друга выходят два сочинения с одинаковым названием «Гигиена нервов в большом городе». Оба были написаны известными неврологами – Альбертом Эйленбургом и Отто Дорнблютом. Первый писал по опыту работы в Берлине, перед глазами другого были жители Франкфурта. В том же 1902 году берлинский невролог Альберт Молль опубликовал статью «О влиянии жизни в большом городе на нервную систему». Актуальность темы была налицо. Бросается в глаза, что все авторы начинали свои труды одинаково – отвергали подозрения в своей нелюбви к мегаполисам, а уже потом переходили к тому, что несмотря на все достижения гигиены жизнь в большом городе очень тяжела для нервов и не все предостережения против нее есть предрассудки закоренелых ретроградов. Неприятие мегаполисов было на рубеже веков далеко не столь модным, как это изображает сложившаяся позже картина истории, в которой образованная буржуазия кайзеровской Германии бредит реакционной романтикой. Когда остались позади наиболее неприятные гигиенические проблемы, большие города по-новому оценили плюсы урбанизации. Заметно, что все три автора (все они принадлежали к немецко-еврейской интеллигенции, были сторонниками прогресса и жили в крупных городах) дистанцировались от реакционно-аграрных взглядов. И если они все же писали о нагрузках для нервов в больших городах, то не из антиурбанистических предрассудков, а скорее вопреки своей симпатии к мегаполисам.