Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

Вряд ли в Германии стресс для школьников был выше, чем в других странах. И вряд ли школа играла большую роль в развитии юношеской нервозности, чем родители. «Нервные» родители встречаются в анамнезах невротиков намного чаще, чем учителя. Между строк этих документов ощущается неприятная тенденция в отношениях отцов и детей, когда обе стороны не склонны принимать ни себя, ни других такими, какие они есть. Видимо, эта тенденция усиливалась еще и «идеалистической» традицией немецкой образованной буржуазии. Однако стало популярным взваливать всю вину на школу. Мёбиус утверждал, что «добросовестные и смелые школьные мужи» соглашались с жалобами врачей на старшую школу – будто те, кто сомневался в перегрузках, непорядочны и трусливы. Но сам он, будучи школьником, видимо, больше страдал от монотонности, чем от нагрузки, по крайней мере он вспоминал, «что на уроках истории говорилось исключительно о пунических войнах». В 1888 году Карл Пельман, авторитетный психиатр и активный участник рейнского гигиенического движения, сетовал, что «раздробленность всех духовных сил» в школе «духовно и физически губит целые поколения». Критика школьных занятий выводила на перспективную тему об опасности для психики постоянного и неизбежного расщепления внимания. Гельпах в 1902 году заверял, что «нет более убежденного противника так называемого гуманитарного школьного образования», чем он сам.

У «подавляющего большинства» учеников проблемы с нервами возникали именно в гимназиях. При счастливом стечении обстоятельств они затем, на первых курсах вузов, приходили в себя. Статья от 1907 года в «Reformblätter», посвященная «школе и неврастении», клеймила школу как «систему ужаса», которая разрушает детские нервы и закладывает фундамент для многочисленных болезней и общей усталости от жизни (см. примеч. 85).

Действительно ли перегруженность школьников была эмпирически подтвержденным фактом? Это совсем не так очевидно, как заставляют думать процитированные издания. Гёслин в «Справочнике по неврастении» упоминал, что в доступной для него статистике школьные перегрузки как причина неврастении играли «очень малую роль». Ссылаясь на Гёслина, Крафт-Эбинг подозревал, что «тема школьных перегрузок как непосредственной причины неврастении сильно раздута». Молль смеялся, что эта тема – «излюбленное поле многочисленных краснобаев», и что «проехаться» по школе куда легче и безопаснее, чем разбираться с родителями. «Deutsche Rundschau» напугало всех сообщением, что некий школьник заполучил летальное воспаление мозга, просто заучивая герундий латинского глагола amare. После 1918 года строгий санитарный советник одним махом объявил всех реформ-педагогов, «раздувавших страх перед перегрузкой», слабонервными: «Надо положить конец воспитательной работе неврастеников» (см. примеч. 86).

В историях пациентов школа как причина заболевания встречается не часто, по крайней мере в явном виде. У сына лифляндского помещика, нервы которого получили первый удар на уроках математики, вина за это лежала не на школе, а на отце-математике. Уже в возрасте 50 лет он жаловался, что «в рабстве у своего отца» был «измучен математикой». Прежде «нервозности в семье» не было, но и он, и семеро его сестер «уже в раннем детстве были умственно перегружены», «так что теперь все страдают от неврозов». Один учитель с севера Германии признавался, что в школе терял душевное равновесие из-за того, что необходимость решать математические задачи связывалась у него с сексуальным возбуждением. «Особенно его возбуждало, если, например, при выполнении трудной контрольной работы учитель говорил: “Еще десять минут, еще пять минут, и пора сдавать!” При этом он всякий раз испытывал семяизвержение и сладострастные ощущения». Позже, уже в должности учителя, его сводило с ума, что во время уроков с ним происходило нечто похожее (см. примеч. 87).