Жалобы на перегрузку, безусловно, имели реальные причины, даже если прямую связь школы с развитием болезней можно доказать лишь в отдельных случаях. Параллельно шел поток жалоб на переизбыток гимназистов и выпускников вузов. Немецкий исследователь педагогики Маргрет Крауль говорит о «невротической дискуссии переизбытка», которая способствовала строгому отбору среди учителей. В целом врачи из собственных сословно-политических интересов защищали гуманитарные гимназии, так что их критика заслуживает особого внимания. Как сообщала опубликованная в 1884 году прусская докладная записка, даже многие школьные советники и обер-президенты считали, что перегрузки учеников в старшей школе приняли сомнительные масштабы. Приводились определенные причины: хотя «цели обучения» сами по себе не выше тех, что были 50 лет назад, однако теперь гораздо строже следят за тем, чтобы они обязательно достигались. Дело в том, что «педагоги по тем предметам, которым уделяется меньше внимания и преподавание которых часто отдано на откуп случаю (например, французский язык, история и даже математика) теперь также должны обладать основательной подготовкой». Пока отношение к другим предметам было менее серьезным, древние языки обладали притягательной силой, по крайней мере для тех, кто чувствовал себя уютно в мире Гомера и Цицерона. Но когда в школе стали востребованы совершенно другие способности, древние языки стали тяжким бременем. Пауль Рорбах объяснял творимое гимназиями «разорение» тем, что они одновременно преследовали «две разные учебные цели» – гуманизацию и модернизацию, не достигая ни одной из них (см. примеч. 88).
Вильгельм Оствальд называл единый гимназический выпускной экзамен «преступлением и над нашей ученой молодежью» и «моральным и духовным истязанием». Сам он боролся за специализированное естественно-научное образование и высмеивал языковое, в котором гостиничный портье даст фору любому учителю старших классов. Расхожее выражение «быть полиглотом полезно старшему официанту» приписывалось Бисмарку: столь высокого уровня достигало раздражение на филологический снобизм. Уже в 1890 году в школьную политику включился Вильгельм II, и впоследствии стало известно, что он уделял «активное внимание» вопросу о перегрузках и в первую очередь стремился сломить господство древних языков.
Созванная новым кайзером конференция по реформе школы произвела в то время «сенсацию» и показалась символом «новой эры». «Никогда Вильгельм II не был на более верном пути, – писала берлинская “National-Zeitung”, – когда в начале своего правления, еще юный и отважный, выдвинул требование, чтобы немецкий язык занял центральное место в образовании. И никогда еще бюрократическая неповоротливость не совершала ничего хуже, чем сейчас, когда всей своей свинцовой тяжестью придавила настойчивую волю кайзера». По крайней мере при Вильгельме убрали выпускное сочинение на латинском языке. Недаром он был первым из правящих Гогенцоллернов, кто выдержал гимназический курс и невыполнимые для него требования матери, в то время как его дед Вильгельм I еще мог позволить себе королевскую необразованность (см. примеч. 89).
Жалобы на перегрузки характеризовали не только школу, но и общество, в котором находили живой и широкий резонанс. Они только подтверждают впечатление, создаваемое литературой по неврологии, что немецкое общество на рубеже веков не было столь ригидным и охваченным жаждой достижений, каким его воображают сегодня. Тема перегрузок обсуждалась повсюду, школа везде служила мальчиком для битья – от «Gartenlaube» до «Die Zukunft», от «Simplicissimus» до «Jugend». «Молодежь переутомляется» – было устойчивым выражением, как сообщал «Справочник по неврастении». Роман Гессе «Под колесами» 1903 года описывает, как школа и полуподавленная сексуальность превращает школьника в нервно– и душевнобольную развалину, причем местами кажется, что автор переписывает справочник по неврастении. Эта история считается в значительной степени автобиографичной, но это не так – расстройства юного Гессе на самом деле были результатом его собственных стремлений, в то время как директор школы, по его описаниям, был человеком добродушным и заботился о своих учениках чуть ли не чрезмерно (см. примеч. 90).