Читаем Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера полностью

Жалобы на перегрузку, безусловно, имели реальные причины, даже если прямую связь школы с развитием болезней можно доказать лишь в отдельных случаях. Параллельно шел поток жалоб на переизбыток гимназистов и выпускников вузов. Немецкий исследователь педагогики Маргрет Крауль говорит о «невротической дискуссии переизбытка», которая способствовала строгому отбору среди учителей. В целом врачи из собственных сословно-политических интересов защищали гуманитарные гимназии, так что их критика заслуживает особого внимания. Как сообщала опубликованная в 1884 году прусская докладная записка, даже многие школьные советники и обер-президенты считали, что перегрузки учеников в старшей школе приняли сомнительные масштабы. Приводились определенные причины: хотя «цели обучения» сами по себе не выше тех, что были 50 лет назад, однако теперь гораздо строже следят за тем, чтобы они обязательно достигались. Дело в том, что «педагоги по тем предметам, которым уделяется меньше внимания и преподавание которых часто отдано на откуп случаю (например, французский язык, история и даже математика) теперь также должны обладать основательной подготовкой». Пока отношение к другим предметам было менее серьезным, древние языки обладали притягательной силой, по крайней мере для тех, кто чувствовал себя уютно в мире Гомера и Цицерона. Но когда в школе стали востребованы совершенно другие способности, древние языки стали тяжким бременем. Пауль Рорбах объяснял творимое гимназиями «разорение» тем, что они одновременно преследовали «две разные учебные цели» – гуманизацию и модернизацию, не достигая ни одной из них (см. примеч. 88).

Вильгельм Оствальд называл единый гимназический выпускной экзамен «преступлением и над нашей ученой молодежью» и «моральным и духовным истязанием». Сам он боролся за специализированное естественно-научное образование и высмеивал языковое, в котором гостиничный портье даст фору любому учителю старших классов. Расхожее выражение «быть полиглотом полезно старшему официанту» приписывалось Бисмарку: столь высокого уровня достигало раздражение на филологический снобизм. Уже в 1890 году в школьную политику включился Вильгельм II, и впоследствии стало известно, что он уделял «активное внимание» вопросу о перегрузках и в первую очередь стремился сломить господство древних языков.

Созванная новым кайзером конференция по реформе школы произвела в то время «сенсацию» и показалась символом «новой эры». «Никогда Вильгельм II не был на более верном пути, – писала берлинская “National-Zeitung”, – когда в начале своего правления, еще юный и отважный, выдвинул требование, чтобы немецкий язык занял центральное место в образовании. И никогда еще бюрократическая неповоротливость не совершала ничего хуже, чем сейчас, когда всей своей свинцовой тяжестью придавила настойчивую волю кайзера». По крайней мере при Вильгельме убрали выпускное сочинение на латинском языке. Недаром он был первым из правящих Гогенцоллернов, кто выдержал гимназический курс и невыполнимые для него требования матери, в то время как его дед Вильгельм I еще мог позволить себе королевскую необразованность (см. примеч. 89).

Жалобы на перегрузки характеризовали не только школу, но и общество, в котором находили живой и широкий резонанс. Они только подтверждают впечатление, создаваемое литературой по неврологии, что немецкое общество на рубеже веков не было столь ригидным и охваченным жаждой достижений, каким его воображают сегодня. Тема перегрузок обсуждалась повсюду, школа везде служила мальчиком для битья – от «Gartenlaube» до «Die Zukunft», от «Simplicissimus» до «Jugend». «Молодежь переутомляется» – было устойчивым выражением, как сообщал «Справочник по неврастении». Роман Гессе «Под колесами» 1903 года описывает, как школа и полуподавленная сексуальность превращает школьника в нервно– и душевнобольную развалину, причем местами кажется, что автор переписывает справочник по неврастении. Эта история считается в значительной степени автобиографичной, но это не так – расстройства юного Гессе на самом деле были результатом его собственных стремлений, в то время как директор школы, по его описаниям, был человеком добродушным и заботился о своих учениках чуть ли не чрезмерно (см. примеч. 90).

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука