Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Если пытаться анализировать эту очевидно двойственную позицию самого Богатырева в отношении изучения заговоров (в синхронии – или же в панхронии-ахронии), необходимо, как кажется, учитывать следующие факторы. Во-первых, сегодня известно, что, работая над учебником, для которого и была написана глава о заговорах, Богатырев был вынужден идти на некоторые уступки конъюнктурного характера (они были связаны, в частности, с положением об «историчности» фольклора и этнографии, см. [Сорокина, 2006: 57 сл.]); и эти уступки, вероятно, многое объясняют в выражаемой Богатыревым в этой работе позиции об изучении заговорных текстов в синхронии либо же в панхронии. С другой стороны, мы уже говорили о влиянии на Богатырева лингвистики в целом – в частности, о важности идей лингвистического характера для формирования его «синхронного» метода. Это связано не только с влиянием Соссюра на формирование концепции Богатырева, но и, в значительной степени, с его активным участием в работе Пражского лингвистического кружка, членом которого он стал уже в 1926 году.

Работы Пражского лингвистического кружка вообще представляются сегодня необычайно важными с точки зрения сближения, в методологическом отношении, исследований языка и фольклора. Так, чтобы «доказать» свою «евразийскую» концепцию существования особых «миров» Европы, Азии и Евразии, Н. С. Трубецкой полагал этнографические аргументы аргументами того же уровня, что и факты лингвистического порядка – к примеру, вводя тернарную оппозицию «православная Славия» vs «католическая Славия» vs

«католическая не-Славия», он настаивал, помимо прочего, на том, что стиль русских народных сказок, как и русской эпической поэзии, был совершенно особым [Трубецкой, 1921] (см. [Никишенков, 1992; Вельмезова, 1999(a); и Серио, 2002: гл. VIII] о «теории соответствий» у евразийцев в целом). С другой стороны, в работе Р. О. Якобсона и П. Г. Богатырева «Фольклор как особая форма творчества» речь идет об аналогии, существующей между народным искусством и соссюрианским понятием языка [Богатырев, Якобсон, 1929: 374–375] (см. также [Богатырев, 1931(г): 118 сл.]). В каждом потенциальном объекте этнографического исследования – будь то текст или материальный предмет – Якобсон и Богатырев видели реализацию некоторого типа, абстрактной идеи (наподобие

идеи платоновской) этого предмета или текста, идеи, предшествующей его реализации (что снова возвращает нас к идее ахронии или панхронии).

С другой стороны, как и язык по В. фон Гумбольдту, фольклор, согласно русским лингвистам – членам Пражского лингвистического кружка, – является не мертвым образованием (Erzeugtes), но динамичным и живым явлением (Erzeugung). А так как фольклор, вслед за языком, постоянно эволюционирует, изучать его можно лишь в строго оговоренных и определенных временных рамках, в статическом состоянии – то есть на синхронном уровне. В очередной раз мы возвращаемся здесь к различию статической и динамической лингвистики, введенному в «Курсе общей лингвистики». Говоря о статической лингвистике в свете понятия системы, Соссюр уточнял, что система всегда привязана к определенному моменту времени («le système n’est jamais que momentané» [Saussure, 1976: 126]).

В совместной работе 1929 года Якобсон и Богатырев обсуждали возможность применения синхронных методов описания языков к исследованию фольклора и этнографии, взятых в совокупности, – откуда и понятие «синхронической» фольклористики [Богатырев, Якобсон, 1929: 381]. К примеру, изучая этнографию Закарпатья, Богатырев описывал ее особые характерные черты, которые относились к строго определенному периоду времени [Богатырев, 1971(б): 169].

Однако понятие синхронии в «Курсе общей лингвистики» неоднозначно: оно может отсылать и к вневременному характеру последней. Дело в том, что для объяснения понятия синхронии Соссюр прибегает сразу к нескольким метафорам, позволяющим интерпретировать это понятие по-разному.

Прежде всего соссюрианская метафора шахматной игры позволяет интерпретировать синхронию как «очень короткую диахронию» [Saussure, 1976: 125–126]. В целом эта метафора соответствует понятию синхронии в концепции Богатырева – тем более что Богатырев и сам ссылается на страницы «Курса общей лингвистики», отсылающие к такой интерпретации [Ibid.: 141–142; см. Богатырев, 1930(б): 92, а также Bogatyrev, 1929: 9].