Богатырева интересовала не только методология исследований фольклора, не только фольклор в целом, но и отдельные фольклорные жанры – в частности, заговоры и заклинания (здесь можно сослаться в первую очередь на материалы, которые он сам собрал во время экспедиций, а также на целый ряд опубликованных им работ и рецензий; кроме того, в своих работах Богатырев ссылается и на труды других исследователей, посвященные заговорным текстам). В какой степени «синхронный» метод, разработанный Богатыревым, мог быть применим к анализу заговорно-заклинательного материала?
Этот вопрос интересен еще и потому, что проблема «синхронного» изучения заговоров и заклинаний все еще остается актуальной. Ее можно сформулировать следующим образом: возможно ли при изучении заговорных текстов, принадлежащих к некоторой фольклорной «традиции», изучать всю их совокупность как один-единственный (сложный) «текст» – в частности, сравнивая друг с другом (на уровнях лексическом, прагматическом и т. д.), к примеру, тексты, найденные в средневековых рукописях, заговоры, записанные этнографами позапрошлого века, или тексты, которые еще «функционируют» в настоящее время? Существует точка зрения, согласно которой заговоры можно изучать, абстрагируясь от фактора времени, в «панхронии» – или же в «ахронии»[238]
. «Панхронический» (или «ахронический») метод, конечно, имеет много недостатков при применении его к исследованию жанров фольклора, которые, с одной стороны, существуют еще и сегодня, и которые, с другой стороны, постоянно изменяются (как, например, загадки, пословицы и поговорки и т. д.). Тем не менее использование этого подхода может быть оправдано, когда речь идет о жанрах фольклора, которые со временем не изменяются (илиКакую позицию занимал в отношении изучения заговорных текстов Богатырев? В период между 1948 и 1952 годами Богатырев принял участие в написании учебного пособия, посвященного изучению русского народного творчества (впоследствии этот учебник издавался неоднократно, в разных редакциях). Для этого пособия Богатырев написал целую главу, посвященную русским заговорам. При чтении ее (см., например, [Богатырев, 1966: 43, 45–46]) создается впечатление, что Богатырев и сам колебался, пытаясь остановиться на том или ином подходе к изучению заговоров: следует ли изучать заговоры в панхронии (ибо тексты заговоров были распространены уже в древности, и сегодня они представляют ценный материал для изучения древних верований и представлений)? Или же изучать заговоры можно только в синхронии (поскольку в заговорных текстах можно выделить и новые элементы, появившиеся много позже)? – тем более что в другом своем исследовании Богатырев упоминает о том, что функция-доминанта заговорных текстов не должна непременно все время оставаться одной и той же [Богатырев, 1931(а): 121; 1931(б): 111–112]. С другой стороны, еще в конце 1920-х годов в Закарпатье некоторые заговорные формулы, связанные с определенными ритуальными действиями, не оставались неизменными, но менялись от одной деревни к другой [Bogatyrev, 1929: 52]. Тем не менее, настаивая в статье 1964 года «Традиция и импровизация в народном творчестве», на импровизации как явлении, свойственном