Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Но это была не единственная атака на книгу Чуковского со стороны формалистов: на страницах журнала «Библиографические листки Русского библиологического общества» еще один удар нанес В. В. Виноградов. Рецензия Виноградова была не менее издевательской:

Прежние всем более или менее известные особенности Чуковского как литературного критика сочетались с отрицательными чертами того видоизменения «формального метода», которое пытался усвоить Чуковский. ‹…› Сначала посредством нагромождения слов устанавливается связь Некрасовской хандры с болезнью поэта. ‹…› Тогда перед Чуковским встает скорбный образ Некрасова как гения «ничем необъяснимого» уныния, «виртуоза-причитальщика», который «желтый, обкислый, обглоданный хандрою» лежа на диване распевал свои «кладбищенские плачи» [Виноградов, 1922: 13–14] – и т. д.

Отреагировал на выход книги и Б. В. Томашевский, в рекомендательном списке литературы, помещенном в его книге «Теория литературы», против книги Чуковского «Некрасов как художник» приписка, сопровождаемая ссылкой на отрицательную рецензию Виноградова: «Наблюдения над особенностями стиха Н<екрасова>. В книге нет единства метода и нет точных приемов анализа» [Томашевский, 1925: 220].

Ответом на эти нападки стала опубликованная в книге Чуковского «Некрасов: Статьи и материалы» статья «Формалист о Некрасове», где дана характеристика «методов и подходов» Эйхенбаума, см. [Чуковский, 1926]. Но еще в процессе работы Чуковского над этой статьей возникли обстоятельства, препятствовавшие продолжению полемики по существу. 17 декабря 1924 года Чуковский записал в дневнике:

Вчера читал лекцию об Эйхенбауме в университете. Когда заговорили слушатели, оказалось, что это дубины, фаршированные марксистским методом, и что из тысячи поднятых мною вопросов их заинтересовал лишь «социальный подход».

Статью об Эйхенбауме завтра начну переделывать [Чуковский, 2006, 12: 176].

Одна из ближайших записей – от 19 декабря 1924 года:

Был вчера у Эйхенбаума. ‹…› Он рассказывает о том, что вчера было заседание в институте, где приезжий из Москвы ревизор Карпов принимал от сотрудников и профессоров присягу социальному методу. Была вынесена резолюция, что учащие и учащиеся рады заниматься именно социальными подходами к литературе (эта резолюция нужна для спасения института), и вот когда все единогласно эту резолюцию провели, один только Эйхенбаум поднял руку – героически – против «социального метода».

Теперь он беспокоится: не повредил ли институту. Вообще впечатление большой душевной чистоты и влюбленности в свою тему [Там же: 177].

В итоге Чуковскому вскоре пришлось хлопотать о работе для Эйхенбаума и Тынянова, не прекращая полемики с ними. 16 августа 1925 года он записывает:

Правлю свою статью об Эйхенбауме – для печати. 25 первых страниц вполне приличны. ‹…› Мне больно полемизировать с Эйхенбаумом. Он милый, скромный человек, с доброй улыбкой, у него милая дочь, усталая жена, он любит свою работу и в последнее время относится ко мне хорошо. Но его статья о Некрасове написана с надменным педантизмом, за которым скрыто невежество [Там же: 244].

Ситуация была мучительной для Чуковского, о чем говорится в записи от 18 февраля 1926 года: