Эпоха великих потрясений: Энергетический фактор в последние десятилетия холодной войны

Осенью 1980 года, когда с началом ирано-иракской войны мир вступил во вторую фазу энергетического кризиса, ситуация во многом повторила первую фазу кризиса. Механизмы распределения ресурсов вновь не были запущены в действие. В декабре Правление МЭА обсуждало возможность введения ограничений импорта по странам, однако в итоге ограничилось лишь призывом к странам-членам не превышать оптимальный уровень импорта и воздерживаться от нежелательных покупок на спотовом рынке. Такая ставка на призывы и добровольность были детерминированы отчасти тем, что от переходной администрации Р. Рейгана поступил сигнал о возможности пересмотра тех или иных ограничений после инаугурации^[466].

Итоговое коммюнике декабрьского заседания МЭА можно назвать обновленной программой развитых стран для чрезвычайных ситуаций на нефтяном рынке. Первой линией обороны было объявлено дальнейшее укрепление и совершенствование менеджмента стратегических национальных резервов, второй – ограничение «нежелательных закупок по ценам, которые могут оказать давление на рынок», третьей – сокращение энергопотребления, переход на иные виды топлива, увеличение собственной добычи, что маркирует перемену в расстановке приоритетов – ведь прежде основная ставка делалась на сокращение потребления и переход на альтернативные виды топлива.

Некоторые исследователи считают, что неспособность МЭА во время кризиса 1979–1980 годов выступить «единым фронтом» и запустить систему реагирования на чрезвычайные ситуации может быть расценена как признак слабости организации^[467]

. Однако стоит взглянуть на реакцию потребителей под другим углом. Те договоренности, которые нашли отражение в Соглашении МЭА от 1974 года, были достигнуты при совершенно ином раскладе на мировом нефтяном рынке, где позиция ОПЕК была неоспорима. К 80-м года ситуация изменилась: в 1979 году 2 мбд нефти стало добываться в Северном море, за пределами ОПЕК, а это эквивалентно добыче Ливии в том же году. Около 1,7 мбд «черного золота» стали получать США из Трансаляскинского трубопровода, торжественно открытого в 1977 году (эквивалент добычи Индонезии)^[468]. Снизилась доля нефти в мировом энергетическом балансе: для ЕЭС эта цифра составляла 55 % по сравнению с 65 % в 1973 году. Значительно возросла энергоэффективность: на производство единицы ВВП в 1979 году стало тратиться меньше энергии. Суммарное абсолютное сокращение нефтепотребления «Большой семерки» в 1979 году составило 2,1 мбд, что чуть меньше, чем общая добыча Нигерии в том же году (она составила 2,3 мбд)

^[469]. Таким образом, к концу 70-х годов баланс сил на мировом рынке энергоносителей стал постепенно меняться в пользу импортеров нефти, так что острой необходимости в запуске чрезвычайной программы, согласованной в 1974 году, просто не было.

Примечательно, что, несмотря на различия в степени зависимости от ОПЕК, США и страны Европы сумели избежать значительных политических разногласий по программе действий в период кризиса. Этому могут быть найдены несколько объяснений. Во-первых, принятые антикризисные меры носили компромиссный характер, что, с одной стороны, позволяло принимать решения не автоматически, а сообразно с ситуацией, которая, как мы можем видеть, сильно отличалась и от предыдущего кризиса, и от самых непосредственных ожиданий и прогнозов. Кроме того, странам и правительствам предоставлялся на выбор целый спектр инструментов для сокращения потребления энергоносителей. Так, например, в Европе 40 % экономии приходилось на жилой сектор, в то время как в США была сделана ставка на повышение энергоэффективности промышленных предприятий. Во-вторых, свою роль сыграло обострение отношений с Восточным блоком, что в целом способствовало сплочению Западного блока. В-третьих, определенную роль сыграла эпопея с захватом в заложники персонала американского посольства в Иране – кризис, разворачивавшийся с конца 1979 по начало 1981 года, разрешение которого стоило чрезвычайного напряжения сил американскому истеблишменту.

ЕЭС, для которого, по словам председателя Европейской комиссии Роя Дженкинса, энергетическая политика входила в «серую зону» компетенции, также сумело выступить единым фронтом в отношении ОПЕК^[470]. И это на фоне далеко не самых радужных времен в истории Сообщества, называемых порой «евросклерозом». В это время в самом разгаре были споры о пересмотре условий членства Великобритании в ЕЭС^[471], не было единства среди европейцев и в том, как реагировать на афганскую кампанию СССР. Корреспондент журнала, издаваемого Еврокомиссией, даже назвала неожиданное единство позиций Сообщества при обсуждении энергетических проблем «европейским парадоксом», пояснив, что «в настоящий момент внутренние разногласия настолько сильны, что лидеры Девятки предпочитают не обсуждать их вовсе»^[472].