Эпоха великих потрясений: Энергетический фактор в последние десятилетия холодной войны

Расширение санкций, предпринятое без согласования или предупреждения европейцев, вызвало бурю негодования в Старом Свете. 28–29 июня состоялось заседание Европейского совета. В его резолюции, без конкретной ссылки на США, говорилось, что «односторонние и имеющие обратную силу решения в сфере международной торговли, попытки осуществлять экстерриториальный контроль и меры, препятствующие выполнению текущих торговых контрактов, ставят под угрозу свободу международной торговли»^[576]. Совет также призвал принять срочные меры по проведению эффективного диалога между США и ЕЭС по коммерческим вопросам. 12 августа 1982 года Еврокомиссия представила в Министерство торговли США ноту и свои комментарии, в которых доказывала несоответствие введенных ограничений как международному праву, так и национальному законодательству США и призывала к отмене санкций

^[577].

Как следует из документов, экстерриториальность рассматривалась в Вашингтоне как «опция по умолчанию» – речь о ней шла еще с августа 1981 года. В январе 1982 года уже существовал межведомственный консенсус о ее автоматическом введении, если не удастся достичь согласия союзников по вопросу об экспортных кредитах, хотя Министерство финансов и выступило с критикой такого подхода. На одном из февральских заседаний Д. Риган, министр финансов, заявил, что такие меры поставят крест на всех усилиях США получить для своих компаний режим, аналогичный местным производителям. Он также подчеркнул, что этот шаг будет воспринят европейскими союзниками не иначе как «оскорбление национального суверенитета»^[578]

. При этом СНБ изначально «задумывало» экстерриториальность как временную меру, не более чем на полгода, и ее действие не планировали продлевать^[579].

Резко отрицательная реакция Старого Света на действия США объясняется тем, что там в то время не принимали всерьез тезис о советской энергетической угрозе – ключевой довод Белого дома в пользу введения санкций. Эта угроза не представлялась для европейцев серьезной, ведь, с одной стороны, объемы советского экспорта в Европу в эти годы все-таки были не столь значительны, а с другой стороны, на фоне политической нестабильности на Ближнем Востоке диверсификация энергетических потоков за счет увеличения закупок советского газа была, фактически, единственной разумной и реализуемой гарантией энергетической безопасности ЕЭС. Поэтому действия США рассматривались европейцами не как попытки Вашингтона «спасти Европу от самой себя», от ошибочного и, быть может, фатального расширения контактов с Востоком, а, скорее, как способ лишения европейских производителей конкурентных преимуществ.

Такие подозрения были небеспочвенны. Еще за год до этих событий, вскоре после саммита «Большой семерки» в Оттаве, где Рейган впервые обозначил свою обеспокоенность строительством «сибирской трубы», Белый дом под достаточно серьезным давлением Конгресса и бизнес-сообщества выдал лицензию американской фирме Caterpillar на продажу в СССР 200 трубоукладчиков. При этом, как следует из документов, на полях саммита президент пытался убедить японского премьер-министра приостановить продажу аналогичных трубоукладчиков японской фирмой Komatsu – самым серьезным конкурентом Caterpillar на мировом рынке, мотивируя свою просьбу политическими соображениями^[580]

. Аналогичная непоследовательность наблюдалась со стороны США и в вопросах продажи зерна. На этом фоне логичным выглядит единогласное принятие Европейским парламентом резолюции об американо-европейской торговле 8 июля 1982 года, утверждавшей, что все «эти меры есть часть общего климата конфронтации в американо-европейской торговле»^[581].

Примечательно, что даже М. Тэтчер выступила с достаточно жестким осуждением действий Р. Рейгана на том основании, что они противоречили логике свободного рынка. 2 августа 1982 года она отдала британской фирме John Brown приказ отгрузить заказанное СССР турбинное оборудование, вопреки запретам США, применив принятый в 1980 году закон о защите торговых интересов. Судя по документам, доступным в АВП РФ, решительности Даунинг-стрит придали массовые обращения английских фирм в Министерство финансов (среди них были не только такие гиганты, как John Brown) с жалобами на введенные ограничения – после проведения «соответствующей работы» Торгпредством СССР^[582]. Примерно в том же духе высказался и глава комиссии по международным делам французского парламента М. Фор. Он назвал экстерриториальность «тройной ошибкой» и подчеркнул, что такие меры «никогда никого не останавливали от совершения задуманного», добавив, что «в любом случае никто не может диктовать Франции, с кем она имеет право вести дела, в какой области и в каком направлении»^[583].