Гораздо более популярным среди еврейских противников большевизма (и многих будущих историков) стал тезис о том, что большевики еврейского происхождения не являются евреями. Еврейство, утверждали они (отмежевываясь от традиционного взгляда), не наследуется, но свободно принимается – и потому может быть свободно отвергнуто. Евреи – не избранный народ; евреи – народ, избравший для себя еврейскую судьбу. Для некоторых этот выбор подразумевает соблюдение религиозных предписаний, для других (“светских евреев”) сводится к определенной политической (нравственной) позиции. Симон Дубнов отказывал еврейским большевикам в праве называться евреями, а сионистская газета “Тогблат” писала, в духе большевизма, что только лица, официально назначенные национальными партиями, могут рассматриваться в качестве подлинных представителей еврейских масс. Этот взгляд разделяли и некоторые русские националисты: русские большевики не могут быть русскими, потому что их целью является уничтожение русского государства, русских церквей, русской культуры и русского крестьянства (т. е. “русского народа”), А если они не русские, то, скорее всего, евреи[273]
.Вариантом этого подхода было разделение “своих” на подлинных и неподлинных. Ленин утверждал, что внутри каждого народа существует две культуры – демократическая (хорошая) и буржуазная (плохая); И. О. Левин отождествлял еврейских большевиков с “полуинтеллигенцией”, “утратившей культурное содержание старого еврейства” и “в то же время оказавшейся чуждой не только русской культуре, но и вообще какой бы то ни было культуре”; а мать Льва Копелева объясняла своим “боннам, домработницам и знакомым”,
что есть, мол, евреи, и есть жиды; еврейский народ имеет великую культуру и много страдал; Христос, Карл Маркс, поэт Надсон, доктор Лазарев (лучший детский врач Киева), певица Иза Кремер и наша семья – это евреи, а вот те, кто суетятся на базаре, на черной бирже или комиссарствуют в Чека, – это жиды[274]
.Для большевиков и их сторонников видная роль еврейских революционеров была политической проблемой. В июле 1917 года Горький, чье восхищение евреями с годами не уменьшилось, призвал петроградского журналиста И. О. Хейсина, написавшего язвительную статью о болезни низложенной императрицы, проявить “такт и моральное чутье” во избежание взрыва антисемитизма. В апреле 1922-го, уже после Гражданской войны, он послал своему другу Шолему Ашу письмо, адресованное “еврейским рабочим Америки”.