Эра Меркурия. Евреи в современном мире

в нашем революционном движении еврейство сыграло столь выдающуюся роль, что, когда революция победила и организовала государственную власть, значительное количество евреев вошло в органы государства; они завоевали право на это своей преданной, самоотверженной службой революции. Тем не менее это обстоятельство учитывается антисемитами как минус и для евреев, и для революционной власти.

Мало того, еврейское пролетарское население – по преимуществу городское, развитое. Естественным образом, при общем росте нашей страны, когда с него сняли старые путы, оно поднялось в известном проценте к более или менее руководящим постам.

Из этого делают вывод: ага, значит, революция и еврейство в каком-то смысле тождественны! И это дает возможность контрреволюционерам говорить о “засилии” евреев, хотя дело объясняется очень просто: нашу революцию сделало городское население, оно по преимуществу и заняло руководящее положение, среди него еврейство составляет значительный процент…[277]

Антисемитов, националистов и сторонников пропорционального представительства вряд ли удовлетворяли подобные объяснения, но это не имело большого значения, пока некоторым из них не удалось выдвинуться на руководящие посты к середине 1930-х годов. А до тех пор евреи-большевики оставались заметным элементом официальной иконографии – как трагические герои или просто знакомые лица в рядах Красной армии или за председательскими столами.

* * *

“Конармия” Бабеля – история мучительного и незавершенного превращения икающего еврейского мальчика в казака, не ведающего страха и милосердия; история горькой, горячей и безнадежной любви Меркурия к Аполлону.

Савицкий, начдив шесть, встал, завидев меня, и я удивился красоте гигантского его тела. Он встал и пурпуром своих рейтуз, малиновой шапочкой, сбитой набок, орденами, вколоченными в грудь, разрезал избу пополам, как штандарт разрезает небо. От него пахло духами и приторной прохладой мыла. Длинные ноги его были похожи на девушек, закованных до плеч в блестящие ботфорты.

Он улыбнулся мне, ударил хлыстом по столу и потянул к себе приказ, только что отдиктованный начальником штаба[278].

Приказ требовал “уничтожить неприятеля”. Наказанием за неисполнение была высшая мера, применяемая “на месте” самим Савицким.

Начдив шесть подписал приказ с завитушкой, бросил его ординарцам и повернул ко мне серые глаза, в которых танцевало веселье.

Я подал ему бумагу о прикомандировании меня к штабу дивизии.

– Провести приказом! – сказал начдив. – Провести приказом и зачислить на всякое удовольствие, кроме переднего. Ты грамотный?

– Грамотный, – ответил я, завидуя железу и цветам этой юности, – кандидат прав Петербургского университета…

– Ты из киндербальзамов, – закричал он, смеясь, – и очки на носу. Какой паршивенький!.. Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки. Поживешь с нами, што ль?

– Поживу, – ответил я и пошел с квартирьером на село искать ночлега[279].