В Российской империи не было способа определить степень правовой дискриминации, потому что не существовало общего стандарта, применимого ко всем подданным. Все, за исключением главы государства, принадлежали к группам, подвергавшимся тем или иным видам дискриминации. В России не было ни взаимозаменяемых граждан, ни единых законов, ни неотъемлемых прав. Вместо этого существовали сословия с особыми привилегиями, обязанностями и местными разновидностями, религии (включая ислам, ламаизм и обширный набор “язычников”), регулируемые отдельными установлениями, территориальные единицы (от Финляндии до Туркестана) с различным административным статусом и бесчисленные народности (“степные кочевники”, “бродячие инородцы”, “поляки”) со специальными льготами и ограничениями. Все были более или менее неравными, но в отсутствие единой правовой меры общая классификация по принципу неравенства не представлялась возможной. На евреев налагалось больше ограничений, чем на православных членов их сословий (в основном купцов и мещан), но любая попытка сравнить их положение со статусом казанских купцов, киргизских пастухов, “беспоповских” старообрядцев или крестьянского большинства Российской империи осмысленна лишь применительно к определенным привилегиям и ограничениям. “Тюрьма народов” была так же велика, как царские владения.
Среди царских подданных имелись разные меркурианские группы, от различных цыганских сообществ (представленных как в “богемной” сфере, так и в традиционных кузнечных и нищенских занятиях) до узкоспециализированных торговых посредников (несториан, караимов, бухарцев), российских пуритан-староверов (многочисленных среди богатейших промышленников и банкиров) и таких гигантов левантийской торговли, как греки (игравшие активную роль в черноморской коммерции, особенно в экспорте зерна) и армяне (доминировавшие в экономике Кавказа и некоторых регионов Юга России).
Но, разумеется, самыми главными меркурианцами Российской империи были немцы, которые со времен Петра Великого играли ключевую роль в имперской бюрократии, экономике и профессиональной жизни (подобно грекам-фанариотам и армянам в Османской империи). Опираясь на этническую и религиозную автономию, высокий уровень грамотности, сильные общинные институты, чувство культурного превосходства, международные родственные связи и специально культивируемые технические и лингвистические навыки, немцы были лицом (настоящим, из плоти и крови) бесконечной российской модернизации. Пропорциональное представительство балтийских немцев в университетах было наивысшим в Европе (около 300 на 100 000 населения в одном только Дерптском университете в 1830 году); среди выпускников Царскосельского лицея и Императорского училища правоведения немцы составляли примерно 38 %. С конца XVIII до начала XX века на долю немцев приходилось от 18 до 33 % высшего чиновничества, в первую очередь при императорском дворе, в офицерском корпусе, на дипломатической службе, в полиции и в провинциальной администрации (включая многие вновь присоединенные территории). Согласно Джону А. Армстронгу, в XIX веке немцы “ведали примерно половиной всех внешних сношений империи. Не менее показателен и тот факт, что даже в 1915 году (в пору антигерманизма Первой мировой войны) 16 из 53 высших чиновников Мининдела носили немецкие фамилии”. Как один из них писал в 1870 году, “мы внимательно следили за успехами российской политики в Европе, ибо почти все наши посланники в самых важных странах были дипломатами, с которыми мы были на «ты»”. В Санкт-Петербурге в 1869 году 20 % всех чиновников Департамента полиции Министерства внутренних дел числились немцами. В 1880-е годы российские немцы (1,4 % населения) занимали 62 % высших постов в министерствах почт и коммерции и 46 % в Военном министерстве. Многие из тех, кто сами не были членами элиты, служили российской землевладельческой аристократии в качестве учителей, экономов и финансистов. Роль немца-управляющего среднерусским поместьем мало чем отличалась от роли еврея-арендатора в черте оседлости[161]
.