ребенок, росший в местечке, усваивал определенный набор противопоставлений и воспринимал одни типы поведения как характерные для евреев, а другие (противоположные им) как гойские. От евреев он ожидал уважения к уму, чувства меры, преклонения перед духовными ценностями, рациональной, целенаправленной деятельности, “прекрасной” семейной жизни. В гоях он видел противоположность всему перечисленному: преобладание телесного начала, излишеств, слепого инстинкта, половой распущенности и грубой силы. Первый перечень ассоциировался с евреями, второй – с гоями[154]
.При взгляде с противоположной стороны перечни выглядели так же, но оценивались иначе. Ум, умеренность, ученость, рационализм и преданность семье (а также успехи по части предпринимательства) выглядели как лукавство, трусость, крючкотворство, зазнайство, клановость и жадность, а преобладание телесного начала, излишеств, инстинкта, распущенности и силы – как подлинность, искренность, душевность, щедрость и воинская доблесть. Эти оппозиции основывались на реальных различиях экономических ролей и культурных ценностей, подкреплялись новыми мифологиями (марксисты и разного рода националисты творчески использовали их, не подвергая существенному пересмотру) и воспроизводились повседневно, ритуально и иногда сознательно в личных контактах, молитвах, жестах и анекдотах.
Все нееврейские слова, обозначавшие еврея, были более или менее уничижительными и часто уменьшительными, ассоциировались с конкретными определениями (“хитрый”, “пархатый”) и продуктивно использовались для создания новых форм (таких как русское “жидиться”). Евреи были не менее пренебрежительны, но, как все меркурианцы, в большей степени озабочены осквернением – лингвистическим, диетическим и половым. “Гой”, “шейгец” (молодой гой) и “шикса” (гойская [т. е. “нечистая”] женщина) были не единственными уничижительными терминами (также использовавшимися для обозначения глупых или неотесанных евреев); большая часть разговорного словаря идиша, связанная с “гоями”, была потаенной и иносказательной. Согласно Гиршу Абрамовичу, литовские евреи прибегали к особому коду, когда говорили о своих нееврейских соседях: “Они называли их
Причиной было ритуальное табуирование (и, возможно, секретность): слова, относящиеся к гоям и их вере, были так же нечисты и потенциально опасны, как сами гои. (Те же приемы, в том числе шифрованные кальки для географических названий, широко используются в языках пара-романи[156]
.) Бабушка М. С. Альтмана называла Христа “не иначе как «мамзер» – незаконнорожденный. А когда однажды на улицах Уллы был крестный ход и носили кресты и иконы, бабушка спешно накрыла меня платком: «Чтоб твои светлые глаза не видели эту нечисть»”[157].Были, разумеется, и другие причины избегать христианских процессий. В Снятине, родном местечке Иоахима Шенфельда в Восточной Галиции,