Эркюль Пуаро

Он осмотрел умывальник. Затем подошел к окну. Оно выходило на какую-то плоскую кровлю (крыша гаража, догадался он) и на маленькую улочку. Отсюда нетрудно выбраться наружу и уйти незамеченным. Впрочем, пройти сюда незаметно можно и по лестнице из холла. Он только что сам это проделал.

Пуаро неспешно удалился, бесшумно закрыв за собой дверь. Он пошел к себе, но в его комнате было очень холодно. Он снова спустился в холл и после недолгого колебания, подгоняемый вечерним холодом, твердым шагом вошел в комнату «Только для постоянных жильцов», придвинул к огню второе кресло и сел.

Монументальная старая леди вблизи выглядела еще более устрашающей. У нее были серо-стальные волосы и обильно растущие усы, и, когда она заговорила, выяснилось, что у нее глубокий, внушающий ужас голос.

– Эта гостиная, – сказала она, – предназначена только для лиц, проживающих в отеле.

– Я проживаю в этом отеле, – ответил Эркюль Пуаро.

Прежде чем возобновить атаку, старая леди некоторое время размышляла, затем обличительным тоном изрекла:

– Вы иностранец.

– Да, – ответил Эркюль Пуаро.

– По моему мнению, – сказала старая леди, – вы все должны вернуться.

– Куда вернуться? – спросил Пуаро.

– Туда, откуда и приехали, – твердо заявила старая леди и, как бы подводя итог, прибавила: – Иностранцы! – и фыркнула.

– Это сделать не так просто, – мягко сказал Пуаро.

– Чепуха, – отрезала старая леди. – А за что же мы сражались в этой войне? За то, чтобы все могли вернуться на свои места и жить там.

Пуаро не стал спорить. Он уже знал, что у каждого человека существует своя версия того, «за что мы сражались в этой войне».

Воцарилась враждебная тишина.

– Я не знаю, что за времена теперь наступают, – сказала старая леди. – Просто не знаю. Каждый год я здесь останавливаюсь. Мой муж умер здесь шестнадцать лет назад. Он похоронен здесь. Я каждый год приезжаю на месяц.

– Благочестивое паломничество, – сказал Пуаро вежливо.

– И каждый год дела обстоят все хуже и хуже. Никакого обслуживания. Несъедобная пища. Бифштекс по-венски, как бы не так! Бифштексы делают из огузка или из филея, а не из тощей конины...

Пуаро печально покачал головой.

– Одно хорошо: они закрыли этот аэродром, – сказала старая леди. – Такой был позор, когда молодые летчики приходили сюда с этими ужасными девицами. Ну и девицы! Не знаю, о чем только думают их матери. Разрешить им так шляться! Куда смотрит правительство: матерей посылают работать на заводах, освобождают только тех, у кого маленькие дети. Получается ерунда! За маленьким ребенком каждый может присмотреть. Младенец не побежит за солдатами. А за девушками от четырнадцати до восемнадцати лет действительно надо смотреть. Им нужны матери. Только они могут знать, что у дочек на уме. Солдаты! Летчики! Только об этом девчонки и думают... Американцы! Негры! Поляки...

Возмущение старой леди было так велико, что она закашлялась. Когда кашель прошел, она продолжала, все больше распаляясь:

– Почему вокруг их лагерей колючая проволока? Чтобы солдаты не приставали к девушкам? Нет, чтобы девушки не приставали к солдатам! Они просто помешаны на мужчинах. Посмотрите, как они одеваются. Брюки! А некоторые дуры носят шорты! Они не делали бы этого, если бы знали, как это выглядит сзади!

– Я согласен с вами, мадам...

– А что они носят на головах? Шляпы? Нет, скрученный кусок материи, а лица покрывают краской и пудрой. Помада размазана! Красные ногти – и не только на руках, но и на ногах!..

Старая леди сделала передышку и выжидательно посмотрела на Пуаро. Он вздохнул и покачал головой.

– Даже в церкви, – продолжала старая леди, – без шляпы даже в церковь являются. Некоторые и свои дурацкие шарфики не повязывают на голову. Выставляют напоказ безобразные, завитые перманентом волосы. Волосы? Никто сейчас и не знает, что такое настоящие волосы. Когда я была молода, я могла сидеть на своих волосах!.. Такими они были длинными.

Пуаро бросил украдкой взгляд на серо-стальные букли. Казалось невероятным, что эта свирепая старуха когда-то была молода.

– На днях одна такая заглянула сюда, – продолжала старая леди. – Повязанная оранжевым шарфом, накрашенная и напудренная. Я посмотрела на нее. Я только посмотрела на нее! И она тут же сбежала!.. Она не из постоянных жильцов, – продолжала старая леди. – Подобные особы здесь не останавливаются, слава богу. Спрашивается, что же понадобилось ей в спальне мужчины? Отвратительно, иначе не назовешь. Я сказала об этой девице хозяйке, этой Липпинкотт, но она так же испорчена, как и все, – готова бежать на край света ради любого, кто носит брюки.

У Пуаро пробудился к рассказу интерес.

– Та женщина вышла из спальни мужчины? – переспросил он.

Старая леди с жаром ухватилась за эту тему.

– Вот именно. Я видела это своими собственными глазами. Из номера пятого.

– А в какой день это было?

– Накануне того дня, когда поднялся весь этот шум с убитым мужчиной. Какой позор, что все это случилось здесь. Раньше это было очень приличное старомодное местечко. А теперь...

– А в котором часу дня вы ее видели?