Ермак

Ермак поднялся на камень, махнул рукой:

— То верно: пить — веселие Руси, но не за тем идем в камскую сторонушку. Думу думайте, казаки!

— Все думано-передумано, батько! — выступил вперед казак Ильин. — Куда по вешней воде бежать? В Казани царев воевода Мурашкин поджидает. А для чего поджидает, все нам ведомо…

Гулебщики орали, стараясь перекричать друг друга. И дивно было строгановскому приказчику Петровану: чем только держится эта буйная ватага?

Но тут опять поднял руку Ермак:

— Будя! Поспорили всласть. Хватит! Слушай мое слово, товариство. Плыть надо в Чусовские городки!

— Плыть, плыть! — в один голос закричали казаки. — Только Кама колыхнется, и мы тронемся!

Петрован невольно залюбовался Ермаком. Стоял атаман среди буянов спокойный, уверенный и грозный. Кремень человек! Поведет бровями, отрежет слово, и вся дружина тянет за ним. «Силен, силен, батько!» — похвалил приказчик и, подойдя к атаману, поклонился:

— Привез я бочку меда стоялого, пусть казачки пьют и радуются!

— Слышал, Матвейко? — крикнул Мещеряку Ермак. — Кати сюда, пусть на радостях погуляет лыцарство. — И, повернувшись в сторону Иванки Кольцо, наказал — Дозоры на дорогах выставить!

Выкатили на круг бочку с крепким медом, ударили ковш о ковш:

— Братцы, полощи горло!

И пошли ковши вкруговую. Повеселели казаки, взвились песни к весеннему небу.

Вовремя уехал Петрован в Чусовские городки. Три дня спустя подули теплые ветры, зацвела верба, налетели грачи ладить гнезда. В лесу, на елани, на солнечном угреве резвились пушистые лисята. Закат был ясный, тихий. И лед на реке еще недавно лежал плотный и толстый, а сегодня разбух, образовались полыньи, и в них отражался багряный закат. В полночь раздался грохот, будто из пушек палили. Казаки выбежали из грязных, прокопченных землянок и устремились на берег.

— Тронулась! Пошла, родимая!

Над Камой лежала густая тьма; с гулом рвались льдины, налезали одна на другую, ломались с треском. Ермак стоял на яру, вглядывался в темь и радовался:

— Гуляй, Камушка! В час добрый! За работу, браты!

На берегу запылали костры. Казаки, спасая струги, тащили их на берег. Застучали топоры, запахло кипящей смолой. С песней, с веселым словом ладили струги. Кормщик Пимен покрикивал:

— По-хозяйски конопатить, щедро смоли! По вешней да широкой воде поплывем, детушки!

В четыре дня отгремели льды на Каме, хлынули буйные воды, — начался паводок. Озорной и могучий, он срывал высокие яры, подмывал корневища вековых лесин, и те шумно падали в бешеную кипень, уносило их — бог весть куда. Глядь, и на остров хлынули валы, да опоздали: казаки успели забраться в струги и, лихо ударяя веслами, поплыли наперекор струе…

По камской воде далеко и звонко разносилась древняя казачья песня:

Вниз по матушке, по Волге,

По широкой, славной, долгой,Поднималась мать-погода.Погодушка не малая,Не малая, валовая…

2

Июльский день занялся жар-цветом. Вспыхнули и заиграли церковные луковичные главки на. тонких шейках. Чешуйчатые крыши засеребрились на солнце. И сразу перед изумленными казаками на горе встал городок-крепость, обнесенный бревенчатым тыном, окопанный валами и рвом. По углам городка поднимались сторожевые башни, а на них звонко перекликались дозорные:

— Славен Орел-городок!

— Славен Чусовской!

— Славны Соли Камские!

Все было так, как в московском Кремле: это любо Строгановым!

Однако за тынами совсем по-деревенски лаяли охрипшие псы и было слышно, как у колодца ругались бабы-водоноски. Над высокими рублеными избами к синему небу тянулись дымки. Ворота в городок были распахнуты настежь. Под кровелькой над воротами висел потемневший образ Николая угодника, а на башне, над въездом, на крытом балкончике расхаживал сторож. Впереди на земляных раскатах стояли две пушки, а подле них лежали горкой каменные ядра. В темных ямках алели раскаленные угли — калили наскоро ядра.

Ермак удовлетворенно охватил взором городок, и сердце его забилось учащенно: на дороге гудела-гомонила толпа, пестрели цветные рубахи, сарафаны, платки, — народ, волнуясь, с ранней зари поджидал казаков. На ярах загорелые, белоголовые ребятишки шустро кричали:

— Сюда! Сюда!

Струги лебединой стаей подошли к берегу. Белыми крыльями на утреннем солнышке трепетали упругие паруса. Ласковый ветер донес лихую казачью песню. Она смолкла, погасла, как огонек, в ту пору, когда головной струг ткнулся резным носом в пристань. Первым на берег выскочил кряжистый, проворный атаман в чешуйчатой кольчуге и в шеломе; он пошел по бережку, поджидая казаков.

— Ермак Тимофеевич! — во весь голос рявкнул внизу, у ворот, Петрован, и дозорный на башне торопливо стал звонить.