Есенин в быту

– Ну, уж это нет! Три к носу, не угодно ли? – Пальцы левой руки складываются в комбинацию.

Кончив корректуру, он швыряет её на стол и встаёт с дивана.

– Знаешь, почему я – поэт, а Маяковский так себе – непонятная профессия? У меня родина есть! У меня – Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, а приду туда же! А у него – шиш! Вот он и бродит без дорог, и ткнуться ему некуда. Ты меня извини, но я постарше тебя. Хочешь добрый совет получить? Ищи родину! Найдёшь – пан! Не найдёшь – всё псу под хвост пойдёт! Нет поэта без родины…

Все они думают так: вот – рифма, вот – размер, вот – образ, и дело в шляпе. Мастер. Чёрта лысого – мастер! Этому и кобылу научить можно! Помнишь „Пугачёва“? Рифмы какие, а? Все в нитку! Как лакированные туфли блестят! Этим меня не удивишь. А ты сумей улыбнуться в стихе, шляпу снять, сесть – вот тогда ты мастер. Они говорят – я от Блока иду, от Клюева. Дурачьё! У меня ирония есть. Знаешь, кто мой учитель? Если по совести… Гейне – мой учитель! Вот кто!»

В Ленинграде Есенин находился около месяца. Там он написал стихотворение «К Пушкину», а в альманахе «Круг» был напечатан фрагмент из поэмы «Гуляй поле» – «Ленин»:

Для нас условен стал герой,Мы любим тех, что в чёрных масках,А он с сопливой детворой

Зимой катался на салазках.И не носил он тех волос,Что льют успех на женщин томных, —Он с лысиною, как поднос,Глядел скромней из самых скромных.Застенчивый, простой и милый,Он вроде сфинкса предо мной.Я не пойму, какою силойСумел потрясть он шар земной?

Но он потряс…

«Играем Пушкина». Через три дня после того, как Есенин покинул Ленинград, Надя Вольпин родила там сына, которого поэт так и не увидел. А 15 мая 1924 года умер Александр Ширяевец, лучший друг Сергея Александровича.

«Придя ко мне с этой печальной вестью, – вспоминал журналист И. И. Старцев, – Есенин повалился на диван, разрыдался, заметив сквозь слёзы:

– Боже мой, какой ужас! Пора и мне собираться в дорогу».

Укладываясь спать, он настойчиво просил жену разбудить его как можно раньше. Утром он попросил нашить ему на рукав траур. Собрал на похороны Ширяевца всех близких знакомых, пригласил священника. Вечером в «Стойле» сообщил находившейся в кафе публике о смерти своего лучшего друга и горько заметил:

– Оживают только черви. Лучшие существа уходят навсегда и безвозвратно.

Днём Сергей Александрович побывал в Народном комиссариате просвещения. Потом рассказывал:

– Даёшь оркестр, – говорю. А они мне:

– Нет у нас оркестра!

– Даёшь оркестр, не то с попами хоронить буду! Дали.

Смерть Ширяевца сблизила Есенина с В. Т. Кирилловым, автором известного стихотворения «Мы»:

Во имя нашего завтра —Сожжём Рафаэля,Разрушим музеи,Растопчем искусства цветы.

«Помню, – писал Владимир Тимофеевич, – в день смерти Ширяевца в Доме Герцена шёл литературный вечер, устроенный какой-то группой. Неожиданно в зале появляется Есенин. Его просят прочесть стихи. Он соглашается, но предварительно произносит слово о Ширяевце, в котором рисует его как прекрасного поэта и человека. Затем читает несколько последних стихотворений, в том числе „Письмо матери“:

Ты жива ещё, моя старушка?Жив и я. Привет тебе, привет!Пусть струится над твоей избушкойТот вечерний несказанный свет.

В день похорон Ширяевца Сергей Александрович заговорил о своей смерти:

– Я скоро умру. Ты обязательно приходи меня хоронить».

Перед лицом смерти человека близкого Есенину его слова обретали особый смысл и значение; да и сам вид поэта не внушал оптимизма:

«Есенин заметно увядал физически. Лицо его, прежде светлое и жизнерадостное, подёрнулось мглистыми, пепельными тенями. Голос потерял свою первоначальную чистоту и звонкость, стал хриплым и заглушённым. Как-то по-новому глядели немного выцветшие глаза. Он стал производить впечатление человека, опалённого каким-то губительным внутренним огнём.

…Но вот гроб опущен в могилу. Начались прощальные речи. Неожиданно эти речи приняли полемический характер, ораторы стали пререкаться и спорить. Это было нелепо. Вдруг над самой могилой Ширяевца, в свежей весенней зелени берёз громко запел соловей. Ораторы умолкли, взоры всех обратились вверх к невидимому певцу, так чудесно и своевременно прекратившему ненужные споры. Есенин стоял светлый и радостный и по-детски улыбался».

Скромные поминки проходили тоже в доме московских литераторов.