Есенин в быту

«Похоронив друга, – вспоминал С. М. Городецкий, – собрались в грязной комнате Дома Герцена, за грязным, без скатерти, столом над какими-то несчастными бутылками. Пришибленные, с клубком в горле, читали стихи про Ширяевца. Когда я прочёл своё, Сергей судорожно схватил меня за руку. Что-то начал говорить: „Это ты… замечательно…“ И слёзы застлали ему глаза. И восхищало его, что бурный спор в речах над могилой Ширяевца закончился звонкой и долгой песнью вдруг прилетевшего соловья».

Сам Сергей Александрович посвятил памяти друга следующие щемящие строчки, в которых отразились его собственные душевные муки:

Мы теперь уходим понемногуВ ту страну, где тишь и благодать.Может быть, и скоро мне в дорогуБренные пожитки собирать.Милые берёзовые чащи!Ты, земля! И вы, равнин пески!

Перед этим сонмом уходящимЯ не в силах скрыть своей тоски.Много дум я в тишине продумал,Много песен про себя сложил,И на этой на земле угрюмойСчастлив тем, что я дышал и жил.Счастлив тем, что целовал я женщин,Мял цветы, валялся на траве,И зверьё, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

* * *

6 июня 1924 года вся страна отмечала 125-летие со дня рождения А. С. Пушкина. Готовиться к этому светлому празднику начали загодя, Есенин за полтора года до юбилея уже «играл в Пушкина». Вот свидетельства современников.

И. В. Грузинов: «1923 год. Осень. Час ночи. Идём по Тверской. Есенин в Пушкинском испанском плаще, в цилиндре. Играет в Пушкина. Немного смешон. Но в данную минуту он забыл об игре. Непрерывно разговариваем. Вполголоса: о славе, о Пушкине. Ночь на переломе. Хорошо, что есть городской предутренний час тишины. Хорошо, что улицы пустынны. Козицкий переулок. Есенину прямо. Мне направо. На углу останавливаемся. На прощанье целуем друг у друга руки: играем в Пушкина и Баратынского».

А. К. Воронский: «Морозной зимней ночью на Тверской я увидел его вылезающим из саней. На нём был цилиндр и пушкинская крылатка, свисающая с плеч почти до земли. Она расползалась, и Есенин старательно закутывался в неё. Он был ещё трезв. Поражённый необыкновенным одеянием, я спросил:

– Сергей Александрович, что всё это означает и зачем такой маскарад?

Он улыбнулся рассеянной, немного озорной улыбкой, просто и наивно ответил:

– Хочу походить на Пушкина, лучшего поэта в мире, – и, расплатившись с извозчиком, прибавил: – Очень мне скучно».

На вопрос журнала «Книга о книгах» «Как вы воспринимаете Пушкина?» Сергей Александрович отвечал:

– Пушкин – самый любимый мой поэт. С каждым годом я воспринимаю его всё больше и больше как гения страны, в которой я живу. Даже его ошибки, как, например, характеристика Мазе-пы, мне приятны, потому что это есть общее осознание русской истории (5, 225).

Памятник А. С. Пушкину. Скульптор А. М. Опекушин

6 июня писатели, построившись в колонну, прошли от Дома Герцена (Тверская, 25) к памятнику Пушкина. Торжество открыл профессор П. Н. Сакулин. Он приветствовал великого поэта от имени благодарных потомков. Затем читали стихи, посвящённые Пушкину, современные поэты. Первому было предоставлено слово Есенину.

«Его ладная фигура, – вспоминал И. Рахило, – окаймлена зеленью венка. Обычно бледное лицо сейчас озарено румянцем волнения. И вероятно, от непривычной торжественности момента он слишком громко, завышенным, звенящим голосом начинает читать свои стихи, обращённые к Пушкину. Он читает их так, будто даёт клятву тому, чей могучий дар стал русской судьбой, кто, преодолев все жестокие превратности, остался „в бронзе выкованной славы“. Есенин читает, вытянув вперёд свои руки и будто дирижируя ими над головами собравшихся:

А я стою, как пред причастьем,И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,Сподобленный такой судьбе.

Как бы подчёркивая глубокий смысл своих слов, он покачивается из стороны в сторону, весь отдавшись проникновенности чтения.

Вечер полон красок и звуков, но нежная светлынь неба полетнему ещё долго не меркнет. Где-то на площади нетерпеливо позванивают остановленные трамваи, но они не могут заглушить напряжённого есенинского голоса, дающего поэтическую клятву великому Пушкину:

Но, обречённый на гоненье,Ещё я долго буду петь…Чтоб и моё степное пеньеСумело бронзой прозвенеть!»

Словесный портрет Есенина этого дня дал писатель М. В. Бабенков: