Есенин в быту

– Признался, – говорил Чагин, – что лелеет и нежит мечту написать эпическую вещь о Гражданской войне, и чтобы обязательно в центре всего этого эпоса, который должен перекрыть и «Песнь о великом походе», и «Анну Снегину», и всё написанное им, был Ленин.

– Я в долгу перед образом Ленина, – говорил Есенин. – Ведь то, что я написал о Ленине – и «Капитан земли» и «Ещё закон не отвердел», – это слабая дань памяти человека, который не то что как Пётр Первый Россию вздёрнул на дыбы, а вздыбил всю нашу планету.

В Баку поэту было хорошо, но его неудержимо тянуло в Россию. Мысленно Есенин оставался там – в рязанщине, в Константинове, в кругу своей семьи. В стихотворениях этого времени (апрель – май) он подводил итоги прожитых лет, вспоминал о родном доме, о матери и сестре, мечтал о чистой и глубокой любви:

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.Промотал я молодость без поры, без времени.Как случилось-сталось, сам не понимаю.Ночью жёсткую подушку к сердцу прижимаю.Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.В темноте мне кажется – обнимаю милую.За окном гармоника и сиянье месяца.Только знаю – милая никогда не встретится.(«Песня…»)

* * *

Принимаю – приди и явись,Всё явись, в чём есть боль и отрада…Мир тебе, отшумевшая жизнь.

Мир тебе, голубая прохлада.(«Синий май. Заревая теплынь…»)

* * *

Но на склоне наших летВ отчий дом ведут дороги.Повезут глухие дрогиПолутруп, полускелет.Ведь недаром с давних порПоговорка есть в народе:Даже пёс в хозяйский дворИздыхать всегда приходит.Ворочусь я в отчий дом,Жил и не́ жил бедный странник…В синий вечер над прудомПрослезится коноплянник.(«Не вернусь я в отчий дом»)

* * *

Заря окликает другую,Дымится овсяная гладь…Я вспомнил тебя, дорогую,Моя одряхлевшая мать.Как прежде ходя на пригорок,Костыль свой сжимая в руке,Ты смотришь на лунный опорок,Плывущий по сонной реке.И думаешь горько, я знаю,С тревогой и грустью большой,Что сын твой по отчему краюСовсем не болеет душой.(«Заря окликает другую…»)

* * *

Ну, целуй же! Так хочу я.Песню тлен пропел и мне.

Видно, смерть мою почуялТот, кто вьётся в вышине.Увядающая сила!Умирать так умирать!До кончины губы милойЯ хотел бы целовать.Чтоб всё время в синих дрёмах,Не стыдясь и не тая,В нежном шелесте черёмухРаздавалось: «Я твоя».И чтоб свет над полной кружкойЛёгкой пеной не погас —Пей и пой, моя подружка:На земле живут лишь раз!(«Ну, целуй меня, целуй…»)

Поэт тосковал по России. Он часто ходил на пристань Баку и наблюдал за приходившими кораблями. В. И. Болдовкин, брат П. И. Чагина, познакомил его с подростком, который управлял рыбачьей лодкой «Пушкин», и Сергей Александрович совершил плавание на ней.

– Как тебя зовут? – поинтересовался Есенин.

– Мамед.

– Ловко ты управляешь парусом, не боишься, что утонешь, ведь это же море.

– Нет, это не море, это бухта. Море там, за островом Нарген.

– А как ты назвал свою лодку?

– Это не я назвал, это папа назвал. Её зовут «Пушкин».

– Я прочёл. А ты знаешь, кто был Пушкин?

– Знаю. Пушкин был мусульманин.

– А что он делал?

– Он ничего не делал, он писал стихи, много-много хороших стихов писал. Он был настоящий писатель.

– Я тоже пишу стихи, много-много пишу стихов, таких же, как Пушкин.

– Нет. Ты хоть и пишешь стихи, но ты всё же ещё не Пушкин. Пушкин был большой писатель.

Мамед улыбался. Улыбался ему в ответ и Сергей.

– Хочешь, Мамед, я прочту тебе свои стихи?

– Почему не хочешь? Хочу. Я люблю русские стихи.

В течение часа Есенин с упоением читал свои стихи. Подплыли к бульвару.

– Ну, Мамед, хорошие мои стихи, такие же, как у Пушкина?