А Наденька в этот день записала в своём девичьем дневнике: «Почти просьба и заповедь. Хотя на этот раз он не посмел, как при сборах в Персию, прямо сказать: „Жди“. А я в мыслях вдвойне осудила тогда Сергея за эту его попытку оставить меня за собой ожидающую, чтобы и после продолжить мучительство.
Мне чудится: с меня с живой кожа содрана – а он ещё и солью норовит присыпать. И с болью вдруг подумала: не меня он терзает, не может не терзать, а самого себя! К осуждению прибавилась горькая жалость».
Интуиция любящей женщины подсказала Наде, что в отношениях между Дункан и Есениным за полгода их совместной жизни уже что-то разладилось, пожар, всколыхнувший сердце поэта, идёт на убыль.
Бениславская видела Есенина последний раз за месяц до его отъезда в Европу, после чего записала в дневнике:
«8.4/22/. Так любить, так беззаветно и безудержно любить. Да разве это бывает? А ведь люблю, не могу иначе; это сильнее меня, моей жизни. Если бы для него надо было умереть – не колеблясь, а если бы при этом знать, что он хотя бы ласково улыбнётся, узнав про меня, смерть стала бы радостью.
Вот сегодня – Боже мой, всего несколько минут, несколько задушевных, нет, даже не задушевных, а искренних фраз, несколько минут терпеливого внимания – и я уже ничего, никого, кроме него, не вижу. Я могу сама – первая – уйти, отойти, но я уже не уйду внутренне.
Вот часто как будто уляжется, стихнет, но, стоит поманить меня, и я по первому зову – тут. Смешно, обречённость какая-то. И подумать – я не своя, я во власти другой, не моей воли, даже не замечающей меня».
Спиной к Западу.
10 мая Есенин и Дункан вылетели в Кёнигсберг. Находясь ещё в Москве, Есенин договорился (через посредников) об издании нескольких сборников стихотворений имажинистов. К своему сборнику он должен был написать автобиографию, и 14 мая поэт начертал: «Сейчас работаю над большой вещью под названием „Страна негодяев“». Это был бальзам на сердце западного обывателя, «измученного происками большевиков», ибо и ежу было понятно, что означенная поэтом страна – это советская Россия.Но дальше в отношении Есенина и Дункан, показавших себя ярыми защитниками коммунистов (пение на их выступлениях «Интернационала», здравицы в честь солидарности простых людей мира и пр.), поднялся оголтелый вой эмигрантской прессы. Договорились до того, что поэт чуть ли не сам расстреливал осуждённых. Ответом стали следующие строки стихотворения Есенина «Я обманывать себя не стану…»:
Это была самоаттестация человека, любящего живой мир и по своей сущности не могущего поднять руку на всё живое, дышащее.
12 мая состоялось первое выступление Есенина в Берлине. Оно проходило в Доме искусств. Был литературный вечер. Появление Сергея Александровича на сцене публика встретила весьма недружелюбно. Но вот поэт начал читать, и настроение в зале стало меняться от одного стихотворения к другому. «Песню о собаке» Есенин читал уже на бис. Провожали его громом аплодисментов. Успех был абсолютный.
В Берлине Сергей Александрович вёл деловой стиль жизни. Днём посещал редакции газет, обговаривал с издателями план выпуска книг имажинистов. Вечерами бывал в гостях, встречался с кем-либо, выступал. 17 мая посетил А. Толстого, у которого был А. М. Горький, оставивший нам словесный портрет поэта:
– От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце[52]
. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то вызывающе и пренебрежительно, то вдруг неуверенно, смущённо и недоверчиво. Мне показалось, что в общем он настроен недружелюбно к людям. И было видно, что он – человек пьющий. Веки опухли, белки глаз воспалены, кожа на лице и шее – серая, поблёкла, как у человека, который мало бывает на воздухе и плохо спит. А руки его беспокойны и в кистях размотаны, точно у барабанщика. Да и весь он встревожен, рассеян, как человек, который забыл что-то важное и даже неясно помнит – что именно забыто им.По просьбе писателя Есенин читал стихи и монолог Хлопуши из поэмы «Пугачёв». Об этом «выступлении» в аудитории из пяти лиц Алексей Максимович выразился кратко, но очень ёмко:
– Вскоре я почувствовал, что Есенин читает потрясающе, и слушать его стало тяжело до слёз.
«Песнь о собаке» Есенин читал со слезами на глазах. Прослушав стихотворение, Горький сказал, что он не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое более всего иного заслужено человеком.
Вечер решили завершить поездкой в Луна-парк. Поездку туда красочно описала супруга А. Н. Толстого:
«Компания наша разделилась по машинам. Голова Айседоры лежала на плече у Есенина.