Это стихотворение Есенин создал на исходе своего пятнадцатилетия, а вот что он писал в двадцать восемь: «Дорогой отец! Пишу тебе очень сжато. Мать ездила в Москву вовсе не ко мне, а к своему сыну. Теперь я понял, куда шли эти злосчастные 3000 рублей. Я всё узнал от прислуги. Когда мать приезжала, он приходил ко мне на квартиру, и они уходили с ним пить чай. Передай ей, чтоб больше её нога в Москве не была».
А как же потрясающе «Письмо матери»?
Дело в том, что эти строки, бередящие сердца людей не одного поколения, связаны с матерью поэта только по форме, но не по содержанию. В начале 1924 года, когда было написано стихотворение, Татьяне Фёдоровне шёл только сорок девятый год. Это была крепкая, ядрёная, как говорят в народе, женщина, полная физических сил (она пережила сына на тридцать лет). В шушуне, одежде XIX столетия, ходила не она, а бабушка поэта Наталья Евсеевна, которая и встречала внука при его приездах из Спас-Клепиков, где он учился. Сам Сергей Александрович говорил, что когда писал «Письмо матери», то представлял, как беспокоилась бы бабка Наталья, если бы дожила до его пьяных драк.
Лишённый в детстве материнской заботы и ласки, Есенин искал их в женщинах, с которыми его сводила судьба, и далеко не случайно, что все жёны поэта были старше его, а Дункан только на два года моложе его матери. Этим поэт, человек импульсивный, инстинктивно восполнял то, что, образно говоря, каждому даётся только с молоком родительницы.
Ночные беседы.
Окружение поэта считало Бениславскую его женой. Так Сергей Александрович и представлял иногда Галину Артуровну друзьям. В действительности же ситуация была весьма двусмысленной: Есенин заселил комнатушку Галины своими родственниками и приятелями, превратил Бениславскую в няньку и секретаря, поверенную в свои переживания. И только. Вот характерная сцена из жизни «супругов».«Я с Сергеем Александровичем всю ночь разговаривала, – вспоминала Галина Артуровна. – Говорили на разные темы. Я стала спрашивать о Дункан, какая она, кто и т. д. Он много рассказывал о ней. Говорил также о своём отношении к ней:
– Была страсть, и большая страсть. Целый год продолжалось, а потом всё прошло и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел, а теперь… Боже мой, какой же я был слепой, где были мои глаза.
Во время этого разговора я решила спросить, любит ли он Дункан теперь. Может быть, он сам себя обманывает, а на самом деле мучится из-за неё, что ему в таком случае не надо порывать с ней. Он твёрдо, прямо и отчётливо сказал:
– Нет, это вовсе не так. Там для меня конец. Совсем конец. Ничего там нет для меня. И спасаться оттуда надо, а не толкать меня обратно…»
Вот эту роль «спасателя» и отвёл поэт женщине, которой писал: «Может быть, в мире всё мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога, не будьте миражом Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая».
Были беседы и на темы более волнительные для Есенина: о послереволюционной жизни в стране и о месте в ней его поэзии.
– Положение создалось таким, – говорил Сергей Александрович, – или приди к нам с готовым, оформившимся миросозерцанием, или ты нам не нужен, ты – вредный ядовитый цветок, который может только отравлять психику нашей молодёжи.