Если…

Конечно, я понимала, оставшись, я словно дам свое молчаливое согласие на его «душевные порывы», но, если сменить угол зрения, разве я могла его за это «наказать» своим уходом, ведь он ничего лишнего себе не позволял? Мы уселись на ту же коробку и снова закурили. В голове кавардак, на душе камень. Я вздрагивала от каждого шороха, из раза в раз все сильнее напрягая слух, пытаясь определить его источник. Порой мерещилось, будто Володя наблюдает за нами. Я поминутно оборачивалась и вглядывалась в темноту комнаты, чтобы удостовериться, что это лишь мое разыгравшееся воображение. Я чувствовала себя подлой гадюкой. Подлой оттого, что решила не говорить ему об этих ночных посиделках. Да и Рома не скажет – за это я ручалась. Володя же… додумает! Вот почему я считала преступлением и эти перекуры, и этот танец; и, как каждый преступник, боялась поимки.

– Эх… Классная ты девчонка, Танюха! – неожиданно начал мой компаньон уже уверенным голосом. – О лучшей и мечтать нечего – лучше просто нет, не бывает! Мне бы такую девушку, как ты…

– Ты преувеличиваешь…

– Да чтоб мне с этого места не сойти, если сбрехал хоть на слово! Мамой клянусь! Жаль, что ты с Вовой раньше познакомилась… Нет, то есть, я рад за него! Он мой друг, и я ему желаю только добра и счастья..! Но если бы не Вова…

– То что? – раздраженно спросила я. Такие разговоры выводили меня из себя.

– Не злись, прошу тебя! Не подумай, что это пьяный бред! Наоборот, ты знаешь, что у трезвого на уме… Ты мне нравишься… очень нравишься! И я даже завидую Володе, как ему повезло встретить тебя! За какие заслуги ему такой подарок? Я бы многое отдал за твою любовь… А он, дурак, совсем тебя не ценит… я же вижу, – жалостливо договорил он, обхватив ладонью мое бедро. Я замешкалась, соображая, как мне на это отреагировать – возмутиться или одобрить равнодушием, но анализирование заходило в тупик. Чем больше затягивалась пауза, тем интенсивнее становились поглаживания. Так и не определившись – меня жалеют или проявляют свою симпатию, я взяла середину: молча, но весьма грубо скинула его руку, давая понять, что его нежности мне явно не по вкусу. Однако юноша, будто бы совершенно ничего не замечая, продолжил:

– Мне так обидно за тебя, когда я со стороны наблюдаю, как Вова ведет себя с тобой! Порой так и врезал бы ему! Разве можно так поступать с любящим тебя человеком? Совсем не ценит…

– Как-нибудь без тебя разберемся! Ты бы так сильно ценил..! – ядовито воскликнула я, в самый последний момент поубавив громкость своей речи.

– Конечно! Что я тебе сейчас докажу… Если бы не Вова… Хотя… Я пожертвовал бы нашей дружбой ради тебя! Бог мне свидетель, не вру! Если бы ты была со мной…

– Рома, я по рукам не перехожу! Тебе все пути закрыты навсегда!

– Я знаю! Это правильно! И этим ты мне нравишься еще больше! Поэтому и говорю… Если бы не Вова, то у меня был бы шанс…

– То мы бы с тобой, скорей всего, никогда не познакомились бы!

– И то верно! Уже светает… Надо бы поспать хоть пару часов… Спасибо тебе за все!

Знаете, наверное, где-то там, в глубине, в самых потаенных закоулках моей души, я была рада тому, что этот откровенный разговор все же состоялся. Не для того, чтобы потешить свое самолюбие очередным воздыхателем, – вовсе нет. Мне казалось, что наконец-то расставив все точки над «и», я сняла с себя всякую ответственность по отношению к этому человеку, тем самым облегчив жизнь нам обоим. Теперь, мне казалось, мы могли расслабиться в общении между собой, не обдумывая каждое слово и каждый жест, дабы собеседник не счел за намек на нечто большее элементарное дружелюбие. Уж больно я устала от маски «снежной королевы», воя от одиночества. Правда, безусловно, я и представить себе не могла, что этот собеседник, после такого разговора, решится меня поцеловать! Как только его губы коснулись моих, я, точно ударенная током, вскочила и полушепотом закричала:

– Да как у тебя наглости хватило только! Рома, я жена твоего лучшего друга! Очнись! Как ты утром в глаза-то смотреть ему будешь?

Не дожидаясь ответа, я ланью перескочила через порог и улеглась в постель, несколько раз сильно толкнув Володю, уже не переживая, что он проснется. От волнения я плохо что-либо соображала, но это место, под боком у него, я посчитала лучшим укрытием. Роман вошел с минуту спустя, когда я едва выровняла сбившееся дыхание, закинув Володину руку себе на живот, словно ремень безопасности, но, вместо своей кровати, направился ко мне и, присев на корточки, как ни в чем не бывало, сказал:

– Спокойной ночи, Танюша! Сладких тебе снов!

– Тебе тоже, Рома! – совершенно машинально ответила я, пытаясь в уме поэтапно разложить случившееся по полочкам. Такое странное поведение юноши, как будто под гипнозом, должно было иметь логическое объяснение, и я хотела его найти.

– Прости меня, если обидел! – не унимался он. – И в мыслях не было…

– Все нормально, Рома! Ложись спать, наконец!