Если…

Осенью Володя сменил работу, устроившись на заправку на окраине столицы сначала простым пистолетчиком, а вскоре став оператором. Конечно, я не могла не радоваться такому роду деятельности, ведь, когда он уходил на сутки, я была спокойна, точно зная, где он и чем занят буквально каждую минуту. Во-вторых, я была уверена, что именно такой график работы, как сутки через двое, пойдет нам на пользу: мы будем успевать отдыхать друг от друга. Первое время это действительно благотворно сказывалось на наших отношениях. У нас словно повторился медовый месяц, который начался с небольшого ремонта в комнате, от пола до потолка сделав ее в розовом цвете. Мы часто куда-то выбирались – в кино, кафе или просто на пикники, катались по Южному берегу, – вообще, старались держаться вместе, будь то походы по магазинам, рынкам или какие-то деловые встречи; строили планы на будущее, советовались по мелочам и всегда заступались друг за друга, если кто-то пытался обидеть, что особенно часто происходило у нас дома. Но самое главное – мы намного реже скандалили. Мне думалось, мы научились слышать друг друга и понимать. Однако радость моя была недолгой. Все тут же вернулось на круги своя, когда Володя купил новый компьютер. Теперь оторвать его от кресла было невозможно, а все мои попытки обратить на себя внимание терпели неудачу, точнее, вызывали раздражение. Я снова оказалась предоставлена самой себе и снова искала для себя «лазейки», чтобы хоть чем-то заполнить свое время и пространство. Первой моей отдушиной стали книги. Именно с той поры я полюбила чтение литературы, причем любых жанров, без разбора. Если раньше застать меня за этим занятием случалось крайне редко, – из того, что задавали в школе, я, к слову, не осилила и трети, – то теперь я читала взахлеб с утра и до позднего вечера. Конечно, библиотека свекрови была не чета моей, то есть моего отца. Ее довольно скудное собрание томов, основную часть которого составляли легкие женские романчики и брошюрки по народной медицине, но я научилась довольствоваться малым и не брезговала даже этими изданиями. Вторым моим запойным увлечением, когда не было настроения читать, стало письмо, вернее сказать, творчество в виде написания произведений. Ранее я уже говорила, что на создание поэзии меня своим примером вдохновила Наталья, но из-под моего пера часто выходили какие-то кургузые стишки, годные лишь потешить публику, и скоро осознав, что лирика все же не мой конек, весь энтузиазм быстро сошел практически на нет. Теперь я занялась прозой, с которой сразу больше поладила. Конечно, за объемные работы я не бралась, да и не преследовала такой цели. Я писала рассказы, иногда новеллы, «в один присест», помещающиеся на двух-трех тетрадных листах, но их отличительной и в то же время однотипной чертой был глубокий, беспросветный пессимизм, подкрепленный печальным концом – либо смертью одного из главных героев, либо полным крахом его жизни. Не знаю почему, но только эти сочинения мне лучше всего удавались. Часть из них сохранилась и на сей день, и, порой перечитывая их, становится немного не по себе, что я есть автор этих мрачных историй. Читать свои мини-«шедевры» я не давала никому, как раз наоборот, всячески их прятала, чтобы они не попали в чужие руки, в первую очередь – Володе. Одни не поймут и не оценят, муж же просто высмеет, поэтому меня полностью устраивало, что он никогда и не интересовался, что я такое пишу, часами уткнувшись в тетрадь или блокнот. Кстати, кажется, именно тогда меня впервые посетила мысль о том, что поступление на греческую филологию было моей величайшей ошибкой. Я начала верить, что изменила своему желанию, или даже предназначению, ведь я точно помнила, что грезила о других софитах – к окончанию школы моей мечтой была журналистика. Да, я мечтала вещать на всю страну о событиях в мире с центрального государственного телевидения, брать интервью у известных людей, вести авторские программы, публиковаться в самых авторитетных периодических изданиях и даже выпускать собственные. Конечно, оттрубив, не суть как, в университете полтора года, бросить греческую кафедру, чтобы в новом учебном году сменить направление, я себе позволить не могла – уж больно жаль было потраченного времени, денег и сил, – но и найти в себе стимул достойно закончить начатое, не имея к нему ни малейшего интереса, мне также не удавалось. Да и был ли у меня интерес вообще к чему-либо? Не могу ответить.

К зимней сессии я пришла с абсолютно пустой головой и… зачеткой. Чтобы сдать двенадцать предметов хотя бы на тройку, требовалось чудо или, как минимум, совершение подвига, на который вряд ли способен даже самый гениальный человек. Целыми днями бегая по городу, буквально уговаривая преподавателей принять у меня экзамен, за первую неделю я едва закрыла четыре дисциплины, и то лишь те, для которых не были необходимы какие-то серьезные специфические знания. Как быть с оставшимися «хвостами», половину из которых вели весьма принципиальные педагоги, моему уму было непостижимо.