Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

В форме явно окрашенного насмешкой разговора Толстой хочет закрепить некоторые волнующие его мысли. Прежде всего, конечно, о медицине и своем отношении к ней. Но в еще большей степени – об относительности истины в науке вообще и в медицинской, в частности. Медицина, будучи непосредственно связана с жизнью и смертью человека, особенно его тревожит.

Само понятие «опытная медицина» усвоено сознанием Толстого, утвердилось в его памяти, скорее всего при чтении книги крупнейшего физиолога того времени Клода Бернара «Введение по изучению опытной медицины». Книгу перевел на русский язык близкий друг Толстого, философ, публицист и литературный критик Николай Николаевич Страхов.

В физиологии Толстой ищет ответ на вопрос о взаимоотношении сознательного и бессознательного. В середине 1870-х он берется было за статью «Разговор о науке». В черновом наброске читаем: «Физиология говорит, что она знает ход деятельности нервов, но вопросы о свободе или несвободе человека вне ее области».

Замысел статьи, возможно, связан с работой над романом «Анна Каренина», который в ту пору пишется. В одной из начальных глав романа Левин слушает и по-своему осмысляет ученую беседу о взаимоотношении психического и физиологического в деятельности человека. Толстой объясняет, что беседа была вызвана жаркой полемикой по этому вопросу, которая велась в журналах. Тогдашние читатели романа без большого труда догадываются, что Толстой имеет в виду полемику между историком и публицистом Константином Дмитриевичем Кавелиным и физиологом Иваном Михайловичем Сеченовым. Кавелин напечатал статью «Задачи психологии», в которой утверждал, что «непосредственной связи между психическими и материальными явлениями мы не знаем». В ответной статье «Кому и как разрабатывать психологию» Сеченов доказывал противное: все психические акты совершаются «по типу рефлексов», следовательно, доступны и подлежат физиологическому исследованию.

Тема (между прочим, тоже в шутливом тоне) задана уже на первых страницах романа. Стива (Степан Аркадьич) Облонский вспоминает свое объяснение с женой, уличившей его в неверности. «Он не сумел приготовить свое лицо к тому положению, в которое он становился перед женой после открытия его вины. Вместо того, чтобы оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения, оставаться даже равнодушным – все было бы лучше того, что он сделал! – его лицо совершенно невольно (“рефлексы головного мозга”, –

подумал Степан Аркадьич, который любил физиологию), совершенно невольно вдруг улыбнулось привычною, доброю и потому глупою улыбкой».

«Рефлексы головного мозга» – книга русского физиолога Ивана Михайловича Сеченова (Клод Бернар, к слову, один из его учителей), в которой выясняется рефлекторная природа сознательного и бессознательного. Книгой зачитывались в шестидесятые годы XIX столетия, в особенности демократически настроенная молодежь. Труд Сеченова почитался своего рода «манифестом» материализма русской науки.

Вопрос о том, насколько свободен человек в своих поступках или подчиняется в своих решениях определенным физиологическим закономерностям, для Толстого один из важнейших вопросов. Ответ на него помогает писателю уяснять судьбы своих героев, по-своему воплощенные в поступках, уточняет общий замысел произведения.

Еще в эпилоге «Войны и мира», размышляя об истории, о жизни народов и человечества, Толстой обращается к физиологии, психологии, теории нервной деятельности. Он хочет понять, действуют ли в истории такие силы, как воля, совесть, духовный опыт, или «души и свободы нет, потому что жизнь человека выражается мускульными движениями, а мускульные движения обусловливаются нервной деятельностью».

Заглянув в черновики эпилога, понимаем, насколько глубоко исследует Толстой проблему. Он пишет о «сложной упорной работе» в поисках «новой истины» и называет при этом труды Дарвина, Сеченова, Вундта (психолог, автор книги «Душа человека и животных»). Но понимаем и другое – как чутко следит Толстой за движением науки, за упорной работой ученых. Упомянутые труды, к которым он обращается, которые уясняет, включает в систему собственных поисков истины, тогда, в годы создания «Войны и мира», только выходят в свет, обозначают новейшие рубежи научной мысли.

Много позже («Анна Каренина» уже два десятилетия как написана) Толстой читает статью Страхова «Клод Бернар и методы опытов». Читает внимательно, хотя о Клоде Бернаре знает «более или менее главную мысль» (его слова), кое-что просит разъяснить. Страхов пишет в ответ: «Вы всегда найдете важное и больное место!» и между прочим сообщает интересное суждение Клода Бернара: материя подчас обнаруживает, позволяет наблюдать явления, которых она не производит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное