Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

– В ногу, – отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла, что у него ноги нет выше колена…

– А давно ты уже ранен?

– Да вот шестая неделя пошла, ваше благородие!

– Что же, болит у тебя теперь?

– Нет, теперь не болит, ничего; только как будто в икре ноет, когда непогода, а то ничего.

– Как же ты это был ранен?

– На пятом баксионе, ваше благородие… Как он ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился. Глядь, а ноги нет.

– Неужели больно не было в эту первую минуту?

– Ничего; только как горячим чем пхнули меня в ногу.

– Ну, а потом?

– И потом ничего; только как кожу натягивать стали, так саднило как будто. Оно первое дело, ваше благородие, не думать много: как не думаешь, оно тебе и ничего…»

Толстой беседует с солдатом на Главном перевязочном пункте. Сюда, на перевязочный пункт, он прежде всего приводит читателей, когда знакомит их с Севастополем. Рассказ «Севастополь в декабре месяце» начинается описанием города, живущего буднями войны, – каждый спокойно и привычно исполняет свое дело. Но Толстой просит читателей не разочароваться при виде этих, ставших уже повседневным бытом, картин войны. Чтобы не усомниться даже немного в справедливости того понятия о геройстве защитников Севастополя, которое заранее составилось у них по рассказам и описаниям, он предлагает читателям прежде всего зайти в большой дом бывшего Дворянского Собрания. Там и помещается ныне перевязочный пункт.

«Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненых больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас». Толстой просит не стыдиться, подойти, поговорить со страдальцами – «несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия».

Он ведет нас от одного раненого к другому. От солдата с ампутированной ногой – к умирающему: «Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и в вас». От умирающего – к солдату, одной рукой он переменяет белье. Другой руки у него нет, она вылущена в плече. «Он сидит бодро, он поправился». А на соседней койке бледное и нежное лицо женщины, на котором играет во всю щеку горячечный румянец. Молодой матроске отрезали ногу выше колена, она была ранена, когда несла обед на бастион.

Толстой, конечно же, открывает нам то, что видел, что пережил сам. Точно так же, как на улицах города солдаты и матросы исполняют любую будничную работу – запрягают лошадей, таскают на плечах ящики и мешки, налегают на весла, перевозя на другую сторону бухты людей и грузы, точно так же, привычно и спокойно, «с бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством», защитники Севастополя стоят под обстрелом на бастионах, делают вылазки, сражаются врукопашную.

С этими героями, постоянно жертвующими жизнью (подсчитано: во время бомбардировок неприятель обрушивает на город 36 400 выстрелов в сутки), Толстой хочет прежде всего познакомить нас именно на перевязочном пункте. Здесь цена их героизма, по-своему, всего нагляднее.

Но и сам перевязочный пункт под пером Толстого – тот же бастион, место подвига. Здесь героически действуют, сражаются за жизнь раненых бойцов военные медики – врачи и сестры.

«Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, – увидите ужасные, потрясающие душу зрелища…»

И того более – вот какого размаха обобщение приходит на ум Толстому, когда он продолжает свое путешествие по комнатам и залам перевязочного пункта! – «…увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении – в крови, в страданиях, в смерти…»

Сестры милосердия