Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

Признания вовсе не означают, что в остальное время года пишется дурно или, тем более, вовсе не пишется.

Замечание об осенней нехватке света, скорее всего, след бесед, которые Лев Николаевич ведет в те дни, когда отправляет письмо с живописцем Крамским, занятым его портретом. Толстовские осени вовсе не бесплодны, как может показаться из приведенных слов. Вот и после письма Страхову, уже в октябре, он занят как раз тем, что отделывает, изменяет и продолжает роман. В ноябре работа также идет «хорошо, даже очень хорошо».

Восемью годами раньше, с головой занятый «Войной и миром», он тоже в ноябре, в самую темную осеннюю пору, докладывает отцу жены, доктору Берсу, что «опять и опять» переделывает 3-ю часть романа: «Эта последняя работа отделки очень трудна и требует большого напряжения; но я по прежнему опыту знаю, что в этой работе есть своего рода вершина, которой достигнув с трудом, уже нельзя остановиться, и, не останавливаясь, катишься до конца дела. Я теперь достиг этой вершины…»

Также и зима, если дело идет хорошо, не приносит упадка творческих сил. Совсем наоборот. «Зимою зарабатываюсь», – говорит он о себе. И брат Софьи Андреевны, смолоду подолгу живший с Ясной, утверждает категорически: Толстой писал преимущественно зимою. В одном из августовских писем Лев Николаевич сообщает адресату, что наконец-то после лета «прилаживается» к настоящей своей жизни – зимней работе.

Так, приладившись и «разогнавшись» с осени, Толстой до середины февраля не оставляет «Анну Каренину»: пишет и, по всегдашней привычке, перемарывает без конца. В середине февраля сообщает Страхову: «очень занят и много работаю», «написано уж так много и отделано». И того более: «никогда еще со мною не бывало, чтобы я написал так много, никому ничего не читая и даже не рассказывая…»

Начальное весеннее время, радостная пора пробуждения природы, которую называют «весной света», скорее всего, влияет на творчество Льва Николаевича не прямо, а опосредованно, действуя на его физическую и психическую натуру. В молодости (ему – тридцать) он пишет восторженно А.А.Толстой погожим апрельским днем: «Весна!.. В природе, в воздухе, во всем надежда, будущность и прелестная будущность… По этому случаю к этому времени идет такая внутренняя переборка, очищение и порядок, какой никто не испытавший этого чувства, не может себе представить. Все старое прочь, все условия света, всю лень, весь эгоизм, все запутанные, неясные привязанности, все сожаленья, даже раскаянье – всё прочь!..»

Толстой постоянно живет среди природы, с вниманием и чувством отзывается душой на все, что происходит в ней. В его дневнике и записных книжках находим в обилии чудесные заметки о жизни природы, которые поражают меткостью взгляда и душевной чуткостью.

С первым дыханием весны Толстой всем существом, как деревья, как трава, как животные в лесу, чувствует пробуждение после долгого зимнего покоя, высвобождение из-под снега и темноты, зов света, солнца, движение замерших на время жизненных соков. Весна для него, как для природы, начало новой жизни. Погожим весенним днем – он молод, ему еще нет тридцати, – записывает:

«Из дерева не делается человек, потому что дерево счастливее человека, а из человека делается дерево и трава. Ничто не умрет и я не умру никогда и вечно буду счастливее и счастливее…

Погода после долгого ненастья разгуливается. На ярко золотом из облаков фоне, против запада, березки без листьев красны с отливом…

Радость при виде первого сева…»

Но – три дня спустя – что-то переменилось в настроении и, хотя весна хозяйничает вокруг, «прет зеленея всё», чувство вечного счастья отчего-то покидает его: «Весна; всё растет, а я камень, вокруг него лезет трава, а он мертв, а было время…» Но доброе время не миновало, и уже назавтра – весеннее, безоглядно радостное: «Чудный день… Я угорелый…»

Неслучайно, конечно, роман «Воскресение» – о духовном воскресении человека – открывается описанием весеннего дня, картиной воскресающей природы.

Это чувство воскресения, ощущение в себе начинающейся новой жизни со всеми ее радостями и возможностями, которое пробуждается в нем всякий год вместе с весной света, наверно, и рождает в его душе внутренний свет, необходимый, чтобы ясно увидеть новое свое творение и вполне оценить его.

Перерывы в работе возникают у Толстого чаще всего летом, с конца мая. Причина этому – деревенские хозяйственные заботы, крестьянский труд, столь любимый Толстым. «Летом ему не пишется», – свидетельствует Софья Андреевна. Нарушают привычный распорядок также гости, родственники и знакомые, которые в обилии навещают Ясную Поляну, заживаются в ней, кто на несколько дней, а кто и надолго. «У нас началась весенняя, летняя жизнь, и полон дом гостей и суеты. Эта летняя жизнь для меня точно как сон; кое-что, кое-что остается из моей реальной зимней жизни, но больше какие-то видения, то приятные, то неприятные из какого-то бестолкового, не руководимого здравым рассудком мира».