Если бы можно в сердце поглубже...(СИ)

   Перед Новым годом Толик куда-то пропал. Долго не звонил и не писал, я даже начала беспокоиться. Старый Хер поехал на рынок и привез целую гору нового товара. Обычно, когда я начинаю разбирать привезенное им барахло, мое лицо приобретает выражение тихого отчаяния. Как мне это продавать? Как? Китайские игрушки в виде непонятных животных, убогие статуэтки, заколки, которые разваливаются в руках, и резинки, которые, стоит их растянуть, больше не возвращаются в исходное положение.

   -- Люда, там, в сумке, бугиди вазьми!

   -- Что?

   -- А ты не знаешь? Бугиди-- на волосы вертеть!

   Достаю со дна упаковку бигудей. Пишу в накладной: "будиги" и ставлю рядом цену.

   На дне сумки с товаром лежит апофеоз всего этого богатства -- пятьдесят (о боже!) идиотских пластиковых палочек со звездами на конце.

   -- Эт валшебный палачка -- самый хадавой товар! -- говорит Старый Хер и достает это чудо техники из сумки. -- Нажимаэшь на кнопачку -- светится! Красата! -- Он тычет светящейся звездой мне прямо в лицо.

   -- Я взял пятьдэсят таких, и еще в другой сумке...

   В другой сумке оказалось еще двадцать палочек со Спанч-Бобом на конце.

   Капец. Я буду их продавать до конца жизни. И даже в аду.

   Мне кажется, во всем мире нет ни одного человека, которому бы понадобилась светящаяся палка со Спанч-Бобом. Предлагаю:

   -- А давайте эти поставим по тридцать?

   -- Пачэму тридцать? Пятьдэсят!

   Выгружаю свое проклятие в коробку, вешаю образцы на витрину, подписываю ценник. Волшебство начинается!

   Когда шеф уезжает, появляется Сашка. Синий от холода, но довольный.

   -- Я тут вроде другую работку себе подыскал. Может, устроюсь грузчиком на рыбзавод.

   Наливаю ему чай и достаю сникерс из коробки:

   -- Жуй!

   -- Ой, не надо, Люд, в прошлый раз как-то мне нехорошо было... Полдня просидел у Ивановны.

   -- А мне нормально. Возьми там из ящика снизу соленую соломку. От нее точно ничего не будет.

   -- Спасибо.

   Наливаю Сашке кипятка в кружку, кладу пакетик. Он прихлебывает и улыбается. Сашка милый. Пожалуй, если б не какое-то совсем уж дураковатое простодушие, его можно было б назвать симпатичным. Глаза у него очень синие и ясные. Может, у Ирки тоже были такие же, но водка вымыла этот цвет до какой-то убогой голубоватости.

   -- Как твое семейство?

   -- Ленка-то? Грызет меня. Говорит: "Дура я, связалась с малолеткой". А мне-то уже двадцать три! Ничего, вот оформят меня на работу, скажу ей, будет подарок на Новый год.

   -- Маринке-то что-нибудь брать будешь? Кукла-то все лежит...

   -- На куклу денег пока нет, но... надо чем-то побаловать. Давай я ей эту... волшебную палочку возьму... пусть пока поиграет, а там как расчет здесь получу, то за куклой забегу. Ага, давай мне с этим... с человечком... Ух ты, она еще и светится, прикольно!

   Аллилуйя! Возможно, я таки их распродам до второго пришествия!

   -- Отличный подарок, -- говорю я ему. -- Исполняет желания.

   -- Вот и отлично. Парня твоего видел недавно. В круглосуточном магазинчике -- вон в тех дворах...

   -- Водку, наверно, брал. С него станется.

   -- Не знаю. Ладно, побегу, может, что и продам сегодня.

   Сашка, да благословит тебя Великая Торговая Удача, святой ты человек!

   Вера весь вечер сидит в скайпе. Мне даже как-то обидно.

   Она говорит по-английски, а значит, я почти ничего не понимаю. Хотя я не очень-то хочу слушать. Не потому, что подслушивать плохо, а просто потому, что мне это неприятно. Неприятно и все тут, не знаю почему.

   Я смотрю мелодраму, которая мне уже начинает не нравиться. Я всегда смотрю где-то три четверти фильма. Пока у героев все плохо, они страдают, им можно сопереживать и даже находить что-то общее с собой -- хотя на самом деле этого общего почти нет, -- но как только у них начинает налаживаться жизнь, я закрываю окно и запускаю другое кино.

   Иногда -- когда актеры играют не так плохо, как обычно -- я даже капаю слезами на клавиатуру. Но когда на часах показывает 23.30, я выключаю компьютер и иду спать. Вера часто ложится раньше меня, хотя до сих пор она любила засиживаться в Интернете заполночь. В комнате накурено, хоть топор вешай. Но мне это даже нравится. Горько дышать, но это подтверждает, что Вера здесь.

   О ее собеседнике я знаю мало. Он англичанин. Чистокровный англичанин. Художник. Кудлатый и бородатый. Ему за сорок, живет где-то в провинции, в частном доме, рисует комиксы. Вера рассказывала, что он много лет работал в каком-то унылом офисе и развлекался тем, что в свободные минутки придумывал и рисовал на желтых стикерах вымышленных животных, разных непонятных чебурашек и зубастиков, которым придумывал названия и повадки, а потом и среду обитания. А однажды увидел, что этими стикерами залеплена вся стена его комнаты, и подумал: "А о чем они разговаривают между собой, когда меня нет?" И стал рисовать комиксы.

   Теперь он зарабатывает на жизнь этим. Эксплуатирует несчастных зверей, о которых никто не замолвит словечко в общество защиты вымышленных животных.

   Сегодня, когда я захожу в комнату, Вера не спит.

   -- Знаешь, сегодня я сказала Фрэнку... что-то в своем стиле... очень злое...

   Вопросительно смотрю на нее.