Эстетика бродяг

На следующий день приговор привели в исполнение. Работа напоминала каторгу. За забором с колючей проволокой, в холодном ангаре, в валенках, шапке ушанке и ватнике я походил на заключенного. Нужно было складировать доски. Я ходил между ними и ощущал на душе груз дерьма. Казалось, туда посрали тысячи немытых бродяг. Почему? Я заступил на вахту к мертвецам.

До вечера я бродил между досок и думал, что именно из них мне сколотят гроб. Я попал на эту сторону бетонного забора, обнесенного колючей проволокой, а новая жизнь осталось на другой. Однажды выбрав верный путь, хотя бы раз да свалишься обратно в волчью яму.

Узнав, что я без жилья, меня поселили в недостроенной сауне, находившейся при складе на огороженной территории. В эту пору друг Сатиновых уезжал работать в Америку и не знал, куда скинуть остающееся барахло из квартиры. Моя сауна пришлась кстати, я обставил её полки домашней утварью и застелил постелью. Печь накрыл скатертью. В итоге получилось что-то наподобие кукольного домика для Гулливера. Это и впрямь выглядело забавно. Уют портили только крысы, бегавшие внутри стен. Они почуяли жилой дух и искали лазейку.

Ранний подъем. Я вылезал сразу из пижамы в робу и начинал работу – сортировать редкие породы красного дерева. Хорошо хоть не надо было спускаться в метро, проходить через турникет и погружаться в подземное царство мертвецов.

− Живые люди передвигаются по земле, а мертвецы под ней, − говорил я, всякий раз спускаясь вниз.

Теперь по выходным я прогуливался пешком от своего барака с сауной на улице Красной Сосны до ВВЦ.

В первую же субботу колоссы с серпом и молотом указали на подъезд, из которого вышла Таня. Её я знал немного – приятельница Джонни, искусствовед. Жила в Барнауле, переехала в Москву. На кого поработали её родители, чтобы купить квартиру на проспекте Мира? После нашей случайной встречи у монумента «Рабочий и колхозница», стоявшего под окнами её дома, Таня стала зазывать меня на чай.

Таня жила с типом по кличке Воробей. Странная парочка. Они тоже сходили с ума от будущего. Таня по чуть-чуть, а Воробей уже был законченным психом. Но это не страшно. Состояние психа присуще всем, кто видит границу между живыми и мертвыми и чувствует, что отравленный мир дожевывает последнюю, приправленную смертью пищу. Близок момент, когда всё изменится и повернется вспять, снося привычное и мертвое. А пока психам надлежало висеть на крестах из кипариса, певги и кедра, сколоченных бесноватыми кровоядцами.

Мы сидели на кухне. Воробей показывал, как в его присутствии часы теряют ориентиры, и стрелки болтаются в стороны, как пьяные. Сначала я подумал, что он издевается надо мной. Мало ли, какие часы у него на руке. Но я засвидетельствовал на его запястье десяток разных часовых механизмов, перевиравших время.

«Черт подери, да это не парень, а просто черная дыра какая-то», − подумал я, понимая, что он никого не обманывал, и поток времени сбивается об него, как река о каменный порог. И спросил:

− Что ты чувствуешь, Воробей?

− В каком смысле?

− Как тебе живется в этой шкуре?

− Хорошо живется. У меня нет никакой шкуры.

А через несколько дней, поздним вечером, мертвецы пробили Воробью голову бутылкой. И любому, кто не примет их образ и подобие, пробьют, сделают лоботомию, вывернут кишки и отправят на парашу. Любому, кто заглянул в этот мир, как в ад, и увидел, как черные колеса, цепляясь друг за друга, приводят в действие весь этот балаган, где люди похожи на червей, пожирающих мир.

Ничего нового. Bellum omnium contra omnes. Война всех против всех. Любого здесь нагнут раком и поимеют, кто захочет − от разбухшей луны до хозяина продуктовой лавки через дорогу. Трудно поверить миру, построенному на костях. Добрые намерения становятся непосильной ношей. И тогда, теряя привычные имена, приходится отправляться в последнее путешествие и заново учиться любить любовь.

любить любовь

Только влюбленный хорошо поймет влюбленного. Человек, обладающий холодным рассудком, вряд ли согласится, что все в мире, вся наша жизнь вертится вокруг одного чувства, упорно воспеваемого трубадурами. Имея восторженную и чистую душу, легко признать, что все мы лишь частицы, сотворенные дыханием любви. И потому тянемся к любви, как цветы к солнцу.

Но что же делает нас несчастными? Почему порой приходится думать: а не вышел ли ты из слюны дьявола и не вместе ли с ним брошен сюда, чтобы сгореть в топке наслаждений и лишь мучиться от страсти? Ощущать падение и не чувствовать дна. Как живым пройти этот мир, остаться живым и идти дальше? Этот вопрос как камень, привязанный к ногам.

Труден только первый шаг, шутила мадам Дюффон о святом Дионисии, пронесшем в руках свою отрубленную голову. Даже если человеку внезапно отрубить голову, он сможет сделать еще одно действие, гласит книга самураев. На самом деле нужен только один шаг − навстречу любви, и тогда можешь смело нести вперед свою отрубленную голову.