Эстетика бродяг

− Какого черта, старик, − пожал ты плечами. − Чем тебе не нравится эта жизнь? Она здесь такая, какой и должна быть. В другом месте она другая. Если тебе здесь не нравится, ты хочешь другой жизни, научись тому, что тебе пригодится там и иди дальше, не задерживайся здесь.

− Чему научится? − спросил я. − Любить любовь?

− Да хотя бы.

− И где будет эта жизнь, на другой планете, в параллельном мире?

− Чудак, в этом. Прямо у тебя под ногами всё измениться, как только ты поймешь, что такое любить любовь.

− И что это?

− Если бы знали, мы бы не стояли здесь.

− Пойдем в кафе, выпьем чего-нибудь, я замерз, − предложил он.

Мы спустились вниз в придорожное кафе с игривым названием «Уголок Амура». В графине нам принесли водки и две тарелки дешевого салата, похожего на отходы, мы налили по полной рюмке и, не чокаясь, выпили.

Хлопнула дверь и в кафе вошли те две девочки с дороги. Черты их лиц еще хранили остатки миловидности. Они подсели к нам, как к старым знакомым.

− Как рабочий день? − спросил ты. − Обеденный перерыв?

− Есть ли у вас скидки для членов профсоюза? − добавил он.

− Давайте организуем курсы в помощь начинающим, − предложил я.

Они притворно засмеялись. Говорят, что притворный смех выдает у мужчин недостаток уважения к себе, а у женщин − похотливость. Однако их смех выдавал скорее усталость, чем похотливость.

Что интересно, среди мертвецов, завладевших миром, не много женщин. В женщинах больше жизни, потому что они жизнь дают, и у них редко появляется желание её забирать.

Я предложил шлюхам выпить.

Понимаете, ведь я был один в кафе, и там на виадуке тоже. Я всегда был один, но чувствовал, что нас много. Две моих новых подружки сразу согласились, мы выпили графин, начали второй. Одна из них предложила бесплатный минет. Я отказался, приятней было видеть её лицо перед собой, чем между ног.

Они оставили меня с недопитым графином и ушли на работу.

Я вышел из кафе, посмотрел, как девочки садятся кому-то в машину, и пошел прочь от трассы. Несколько часов я блуждал по окрестностям, пока не вышел на станцию Люберцы. От Москвы подходила электричка. В вагоне я выпил из фляжки и задремал. Снилось, что я рупор межпланетного парламента, и всё, что приходит мне в голову, важно для человечества.

Общее движение пассажиров прервало сон на самом интересном месте – мне передавали знания о будущем, обещая в 2069 году второй Вудсток. Я поднялся и вышел вместе со всеми. Станция Раменское. Я прошелся по улице, выпил в скверике бутылку дешевого вина, на глаза попалась афишу большого футбола: «Сегодня! «Сатурн» Олег Романцева против «Уралана» Игоря Шалимова». Пригляделся – правда, сегодня.

Хороший футбол трудно не любить. Гении кожаного мяча, как Яшин, Пеле, Батистута, Зидана или Бэкхема − те же художники. В своем умении красиво обращаться с мячом они, как мифические полубоги, вытворявшие чудеса недоступные простым смертным. Не любить такой футбол, все равно, что не любит легенды и древнегреческих героев.

Игроки двух команд передвигались по стадиону, как колченогие. Возможно, они ненавидели футбол и отбывали наказание прошлых жизней. Их было даже жалко. Но никто не хотел их отпускать по домам, даже чернокожих, для которых снег над стадионом был частью кошмара. Вместе со всеми я упорно досидел до конца.

Выиграли местные ленивцы. Пока я ждал электричку обратно в Москву, всё кругом оглашалось ревом фанатов:

− Ра-мен-ско-е! Ра-мен-ско-е!

От дешевого вина закололо в боку, стало грустно и одиноко. Почувствовалось отсутствие любви, оно ощущалось, как в космосе отсутствие кислорода. Всё вокруг и во мне было холодным и неживым. Я выпил из фляжки настойки, но любви не прибавилось.

В Выхино я купил еще бутылку вина и спустился в метро. В вагоне передо мной сидела рыжеволосая девушка, похожая на шотландскую принцессу времен Ричарда Рыжая Борода. Она покачивала головой, возможно, в такт своим мыслям. А в голове у неё играла волынка. Я решил следовать за ней и там, где она поднимется наверх, приложиться к бутылке. Минут сорок мы катались в метро, пока не вышли на «Войковской».

Шотландская принцесса почуяла, что за ней следят, и заскочила в маршрутку. А я встал в глубине сквера за кинотеатром «Варшава» и откупорил бутылку. «Это твоя доля под солнцем!» − вспомнил я жизнерадостные слова Эпикура и сделал глоток.

Молодая женщина шла мимо медленно, словно знала, что её окликнут.

− Девушка, вам собака не нужна? − окликнул я.

− Какая собака? − сразу обернулась она.

− Ласковая и не кусается.

− А какая порода?

− Дворняжка.

− А где она у вас?

− А это я и есть. Гав-гав, − пролаял я.

Получилась убедительно, с другого конца парка на мой лай ответил какой-то мопс.

Женщина доверчиво засмеялась. Она была маленькая и тоже рыженькая. Звали её Рива, отзывалась она на Лисичку. Памятуя печальную судьбу подруги Бертрана с похожим именем, я нарёк её Вуплекула, что на латыни означало Лисица. Но на это звучное имя она не реагировала.